Пепел

Разведчики стояли почти по колено в болоте. Они заряжали карабины без команды. Стреляли. Любопытство Рафала было так возбуждено, что он спотыкался о кочки, пни, сучья, перелезал через тела убитых, но упрямо подвигался вперед. Он не видел ни одного лица. Так Рафал дошел до взводов, которые стреляли, почти не целясь. Это происходило в нескольких десятках шагов от него. За дымом ничего не было видно. За каждым толстым деревом прятался солдат, он заряжал ружье и стрелял, заряжал и стрелял.

Рафал схватил лежавший на земле карабин и стал в строй.

– Равняйсь! – все время кричал молоденький офицер, пытаясь выстроить колонну и двинуться с нею вперед.

Все попытки его были тщетны. Люди падали ежеминутно. Град пуль косил их. Из-за деревьев показались солдаты с бледными лицами и испуганными глазами. Это были батальоны Вукасовича под командой полковника барона Пабельковена. Сомкнутым строем, насколько это было возможно между деревьями, шли они вперед. Рафал в остолбенении смотрел на их высокие шапки и скрещенные на груди белые ремни.

«Да ведь это, черт возьми, они…» – успел он только подумать.

При виде неприятеля солдаты батальона Годебского схватились за оружие и бросились вперед. Рафал, охваченный диким порывом, пошел с ними…

Солдаты напали на пехоту Вукасовича с мужицкой яростью. Они кололи пехотинцев штыками, били прикладами просто, без всяких военных затей, по-мужицки…

Рафал, не владевший штыком, схватил старый прусский карабин за конец ствола и стал изо всех сил колотить им врагов. Его примеру последовали остальные. Увидев вокруг себя кучу своих, Рафал стал не командовать, а распоряжаться, как шляхтич мужиками на пожаре:

– Да бей же! Ведь это немцы! Не сдавайсь!

Солдаты врезались во вражеские ряды, бросались на окровавленные штыки, на дула, с которых стекала кровь.

Недолго длился этот мужественный порыв. Вскоре разведчики вынуждены были отступить. Австрийские солдаты спускались на них с возвышенности, шли сомкнутой, огромной колонной в три тысячи человек. Это были батальоны Вейденфельда, батальон Давидовича и семиградско-волошский полк.

Разведчики отступали, все глубже проваливаясь в болото, отбиваясь, отстреливаясь, устилая трупами поле боя. Австрийцы врезались в ольшаник огромными толпами и захватывали весь лес. Польские стрелки отступали все в большем беспорядке. Волна паники заливала их медленно, словно струи частого, все усиливающегося дождя. Тщетно офицеры саблями гнали их в бой. Тщетно с обнаженной шпагой в руке толкал их вперед своим конем Годебский…

Рафал очутился в охваченной паникой, сбившейся толпе, в которой люди давили друг друга. По пояс в ржавом болоте они, уже переругиваясь, пробивались к плотине. Выбравшись на место потверже и протерев глаза, Рафал увидел впереди дорогу к плотине, на которой он недавно стоял с генералом. Теперь к ней бежал деморализованный батальон. Вскоре солдаты запрудили всю дорогу, сбившись в кучу они что-то кричали хриплыми голосами. Впереди гремели пушки. Снаряды шлепались в озеро и косили желтые камыши.

Вдруг со стороны Рашина прискакал галопом конный отряд. Во главе его ехал князь Юзеф.

За князем мчался Пеллетье и десятка полтора адъютантов. Рафал узнал всех, хотя совершенно не думал о том, кого он видит. Он только смотрел, чтобы его не столкнули в озеро.

«Анизетка, Шпилька…» – подумал он, присмотревшись через минуту к адъютантам.

Князь огненным взором окинул разгромленный батальон. Солдаты, завидев его, опомнились, стали кое-как строиться и поворачивать к ольшанику. Главнокомандующий сошел с коня и, не вынимая изо рта коротенькой трубки brûlegueule,[559] шагнул в толпу солдат. У крайнего солдата он взял из рук карабин и крикнул:

– За мной, братцы!