Пепел Анны

Проснулся от стука. Родители. Довольные и счастливые, как восемнадцать лет назад. Спросили, чем я занимался, я рассказал: про телескоп, про китайцев, про мотоцикл сломался. Мама благосклонно покачала головой, отец одобрительно ухмыльнулся. Сказали, что идут в ресторан на пирсе и отказы не принимаются. А я и не думал.

Ходу с полкилометра по прямой.

Сегодняшний вечер в старой Гаване никак от предыдущего не отличался, разве что народу стало побольше, висели на всех приступках, завалинках, вокруг скамеек, да и просто на картонках. Болтали, смеялись. Кафе были забиты народом, посетители сидели и внутри, и снаружи. Отец снова впереди, мама рядом, взяла меня под ручку. Рассказывала про Лусию. Что она Лусию сто лет знает, очень хорошая семья, ее прапрадед подарил Симону Боливару саблю, а теперь эта сабля снова в семье Лусии, потому что Симон Боливар их родственник, между прочим. А Анна единственная Лусии внучка. Я сказал, что мне Анна очень нравится. Я сказал, что она на гитаре умеет и астрономией увлекается, смотрит на луну.

– Стоп! – сказал отец.

Мы остановились. Отец медленно посмотрел вправо и шагнул в переулок, соединяющий две параллельные улицы.

– Миша, прекрати! – потребовала мама.

Но отец был неумолим. Он достал из рюкзака пакет и теперь решительно направлялся в тень.

– Все места в ресторане займут! – попробовала еще мама.

Отец отмахнулся.

– Это бред, – сказала мама. – Мы приехали на две недели, а ты тут… Ты раньше не мог, что ли, их покормить?

Отец не слышал. Мы поплелись в переулок за ним.

Отец погрузил руку в пакет и вытащил слипшиеся полоски ветчины. Проходящий мимо кубинец виновато улыбнулся.

– Михаил, а тебе не кажется… – мать поглядела вслед кубинцу. – Что кормить ветчиной кошек здесь… Несколько…

Филологический транзистор в голове моей мамы на секунду замер в положении «0», «уродски» слишком энергично, «некомильфо» затасканно, «недопустимо» тоталитарно, но справился с нагрузкой.

– …Не очень уместно?

– Да все нормально, – отмахнулся отец. – Скоро они этой колбасой обожрутся, вот ты уж мне поверь… Я тут вчера приметил такую рыженькую… кис-кис-кис…

Отец принялся кискисать шипучее.

– По-испански верно говорить «мису-мису», – сказала мама.

– Предрассудки, – отмахнулся отец. – Какое еще «мису-мису». Кис-кис-кис!

Из-под закрытой черной двери показалась рыженькая и поспешила к отцу.

– Кушай! – умилительно сказал отец. – Кушай!

Отец бросил полоску на камни, рыженькая набросилась на ветчину. Отец одобрительно заурчал животом, словно это он есть хотел.

– Вот еще!

Отец подкинул рыженькой еще колбасы.

Великанова бы не одобрила, Великанова собачница, полагает, что кошки предали человека во время ледникового периода и предадут его вновь, по-кхмерски кошка «чма», вот правильное название.

– Я все-таки не могу понять…

Мама замолчала.

Отец вдруг замер и повернул голову. В конце улицы стоял человек-лестница с пакетом, и к этому человеку сбегались кошки.

– Конкурентос идут попятамос, – хмыкнул отец. – Так-так. Надо с ним серьезно поговорить.

– Это невыносимо, – сказала мама. – Пойдем, пусть он сам тут разбирается.

Я все думал – к чему это? Сесть в лужу близ библиотеки. На следующий день понял к чему.

Глава 6 Книжный удар

Отец валялся на топчане под пальмой и спал. Я устроился рядом, зевнул. Толстый сантехнический негр помахал мне рукой, и я ему помахал, веселый негр. Сегодня он непонятно чем занимался, опять то ли строил душевую стену, то ли ломал.

Я сел на лежак. Отец проснулся.

Солнце еще хорошенько не показалось из-за пальм, так что можно было не опасаться обгораний и обмороков. Я стянул футболку и хрустнул шеей, мотнув головой влево.

– Зря хрустишь, – тут же сказал отец. – Я вот так же хрустел – и дохрустелся. Слушай, а что ты так долго спишь? Так долго спать безнравственно…

У отца протрузии шейного отдела – наследие лихой репортерской молодости, пороховых девяностых, когда отец мотался по стране с журналистскими расследованиями, экономил на техобслуживании «Лады», пренебрегал шарфом, поясом из собачьей шерсти и верил, что правда – есть. Конечно, это не смешно, но когда в моей голове совмещаются образ отца и слово «протрузии», удержаться сложно. Чтобы не выдать улыбку, зеваю.

Я зевнул.

– Ты знаешь, что рядом с нами живут японцы? – спросил отец. – Редкостная деревенщина, между прочим.

Протрузии, куда от них, я не виноват. И сразу папеньку вижу: сидит в бистро за круглым столиком, кофей кушает, глядит на город поверх ноутбука и все-все знает.

– Это называется «токийский парадокс», – сказал отец. – Новейшая техника и абсолютно селюковское сознание основной массы населения Японии – это притча во языцех…

Я зевнул от души, потянулся и хрустнул шеей в другую сторону.