Пепел Анны

– Меня всегда это поражало, – сказал отец, перекатывая между пальцами картонку. – Почему американцы выбрали себе в символы белоголового орлана? Это все равно что назначить символом фонда «Материнство и детство» кукушку. Белоголовый орлан, в сущности, птица-гопник…

Сантехнический человек вернулся, курочил душевую стену. С восьмого этажа кто-то смотрел в бассейн. Отец оставил картонку и теперь грел в ладонях кайпиринью и рассказывал про безобразные повадки орлана, его разнузданность в личной жизни, неряшливость в быту и полную негодящесть в геральдическом разрезе вопроса. Орлан, что в нем, что? Это вам не золотой Рюриков сокол, застывший в стремительном и роковом пике, это полупадальщик отряда ястребиных, которые, как известно, никакого отношения к благородным соколиным не имеют, водятся во всякой канаве от Туркестана до Мадагаскара и не брезгуют лягушками и ящерицами.

Десять минут терпения.

Лед растаял.

К бассейну все-таки лучше спускаться чуть раньше, когда тут никого нет.

Отец спросил, помню ли я Рюриково городище? Я помнил городище, стену, уходящую в Волхов, сахарные церкви, танк на пьедестале, вспомнил, что у меня назначена встреча с Анной и надо срочно бежать.

– Да не надо, – сказал отец. – Напротив, всегда стоит немного опаздывать. Опоздание – прекрасный раздражитель…

– Но…

– Она все равно дождется, – заверил отец. – Чтобы сказать все, что о тебе думает, а у тебя появится возможность покаяться и сделать подарок. Девицы обожают, когда каются и дарят подарки.

Я испугался, что сейчас последует еще и наставление в прикладной куртуазности. Это Куба, сынок, подари ей серебряную цепочку и ни в чем себе не отказывай. Но, видимо, лицо у меня сильно изменилось, и отец удержался.

– Так ты идешь к Анне? – спросил отец.

– Мы идем к Анне, – сказала появившаяся мама. – А потом купаться. На Санта-Марию. Поторапливайся, сыночко.

Я поспешил. Мама за мной.

– Солнце тут злое, берегите плечи, – посоветовал вдогонку отец.

Ага.

Мы взяли такси, желтый «Хендай» с пробегом 655 тысяч километров. Мама назвала адрес Анны. Таксомоторный мужчина показал большой палец. Он много разговаривал по пути, подмигивал, смеялся и размахивал руками, рулил животом. Это не первый таксист, который животом рулит, я встречал таких и раньше. Мама вздыхала. Отчего таксист веселился еще больше. Приехали быстро, время сегодня было нетерпеливое. Мама велела таксисту ждать, он за десять куков согласился.

Есть люди «о, море!», есть люди «о, горы!», некоторые, правда, еще спелеологией увлекаются, не знаю, что уж им можно крикнуть. Мама – «о, море!».

Нас встретила у дверей мама Луса, проводила во двор.

Сама Лусия сидела под развесистым деревом, курила в плетеном кресле и читала рукопись, листы она держала веером, как карты, и водила глазами слева направо. Увидев нас, Лусия отложила рукопись, подбежала. Они обнимались с мамой, как старые подруги по студенческой скамье, я сел в кресло. Мама Луса принесла большой кофейник и печенье. Мама и Лусия успокоились и тоже устроились в креслах. Анны видно не было.

– Лусия, как я вам завидую, – мама налила себе кофе. – Это же мечта – читать рукописи… в таком невыносимом парадизе.

В кресле под кустом в потоке невыносимого парадиза, наверняка здешней весной это дерево начинает цвести буйным красным, и тогда под ним сидеть еще парадизнее.

– У нас, конечно, дача неплохая, – мама оглядывала имение Лусии. – Елки, каштаны, прудик есть с карасями. Но до ваших просторов далеко. Действительно, мечта.

– Да-да… – Лусия прибила рукописью муху. – Совершенная мечта… Ольга, а вас не волнуют тенденции…

Они стали про тенденции, про магический реализм мертв и стух, про переводы и про книжную ярмарку, и прочее либра компадрэ, я испугался, что это надолго. К счастью, показалась Анна с зонтами, я подхватил их и потащил к такси.

Таксист ждал за десять куков.

Багажник у машины оказался куцый, но я запихал зонты наискось в салон, так что торчали из окна кверху.

– Там хороший пляж, – сказала Анна.

– Глубоко?

– Да, глубоко.

– Зря твоя бабушка сейчас литературу вспомнила, – сказал я. – С моей мамой опасно говорить про книги, особенно в первой половине дня. С ней может случиться Book Attack.

– Что? – не поняла Анна.

– Book Attack. Книжный удар. Это как солнечный. Временное помутнение рассудка.

– Помутнение?

– Ага, – я потрогал висок. – Хотя… Обычно моя мама удачно сочетает призвание и безумие, она счастливый человек.

– Она ведь филолог?

– Да, по образованию. Но работает в Книжной палате, они всякие выставки организуют. Она все время думает о книгах, с писателями встречается, вот иногда и… Заносит ее.

Таксист нас слушал с удовольствием, точно понимал.

– Так что при ней лучше книги не поминать, – сказал я.

– А что случится?

– Ну…

– Анна!

У бабушки Лусии был зычный голос. Похоже, что и у Анны тоже есть, не обделена она голосом. Может, ее мама в опере поет.

– Я сейчас.

Анна побежала в дом. Таксист сказал мне что-то веселое.

– Мир погибнет в атомном огне, – ответил я ему. – Это давно предсказал опоссум Станислав.

Таксист про это, несомненно, знал. Из ворот вышла подозрительно сосредоточенная мама.