Пепел державы

Роптала Москва, а к ней все тянулись и тянулись служилые на зов государя. И удел Иоанна, подобный опричнине, только еще рождался. Однако тех страшных казней, что видела Россия в опричные годы, не случится. Иоанн, наученный горьким опытом прошлых лет, велел ввести железную дисциплину среди новых "кромешников".

Однако, как всем казалось тогда, что-то значительно менялось во всем государстве. Все переворачивалось с ног на голову, и никто не осмеливался возразить или помешать происходящему — брошенные на подворья знати отрубленные головы изменников были еще свежи в памяти. Притаившись, страна ждала исхода, страшного своим неведением.

Но следующий удар последовал не по знати — с молчаливого согласия митрополита Антония и по приказу Иоанна Симеон Бекбулатович принялся отбирать у крупных обителей жалованные грамоты. Иоанну нужны были новые земли, дабы наделять ими служивших ему бояр и дворян, нужны были деньги, дабы вновь начать борьбу за опустевший престол Речи Посполитой. И только монастыри обладали безграничными земельными наделами, столь необходимыми Иоанну. И очень легко было вершить эти страшные дела именем царя-татарина Симеона! Не потому ли и посадил его вместо себя на престол московских государей?

Тем временем Борис Годунов вновь находился в келье Новоспасского монастыря и, сокрушаясь, говорил архимандриту Иову:

— Не я стоял за этими казнями… Не желал я, дабы пролилось столько крови… И что теперь ждет державу? Я… я подтолкнул это кровавое колесо с обрыва, и не остановить его теперь… Государь мне имения Тулупова отписал, а я порой будто вижу кровь на руках своих, когда грамоты эти беру…

— Молитва укрепит дух твой! Смирись и проси Бога о спасении души своей! — строго наставлял Иов. — Ты и сам говорил, что заговор супротив государя имел место быть. Так что не твой это грех. В остальном Господь рассудит, верно ли ты содеял, когда соперника своего оговорить велел…

— Верно, и у твоей обители жалованные грамоты отобраны, да? — вопросил с болью Борис. Иов кивнул и, погодя, ответил:

— То уже не твои заботы.

— Что же мне делать? — поднял на архимандрита воспаленные от бессонницы глаза Борис.

— Молись. И жди. — Лик Иова в тусклом свечном свете был задумчив и скорбен. — Больше никто ничего из нас уже содеять не сможет. Думаю, и сам государь еще не ведает, к чему приведет Россию. Потому — жди! Верую, Господь нас не оставит. Иному и быть не дано… Не оставит… Не оставит…

* * *

— Ничего в руках удержать не можешь! Пошел прочь, стервец! Убью! — прогремел крик Иоанна вслед за звоном разбившихся склянок с лекарствами, кои Богдан Вельский, по обыкновению, преподнес царю. Богдашка, вжав голову в плечи, попятился к дверям, но царь достал его посохом, тяжелым навершием ткнул в плечо. Вельский, охнув, испарился тут же. Вслед за ним все слуги, боясь гнева царя, покинули покои, кланяясь и уползая.

Оставшись наедине, Иоанн, облаченный в просторный черный кафтан, тяжело ступая и стуча посохом, направился в дальний уголок просторной горницы, к стольцу, где ждала его раскрытая книга "Апостол". Прислонив посох к стене, Иоанн, кряхтя, сел в кресло и склонился над ветхим талмудом. Тишина. С годами он все больше любил оставаться наедине с собой, с книгами, вдали от бесконечных приемов, почетных пиров, стал реже выезжать на богомолье. На мгновение, подняв глаза, увидел себя испуганным боярами одиноким отроком, годами сидевшим в темных нетопленных покоях, голодным, обозленным. Видение потревожило старые раны и исчезло.

Приемы и застолья. Ныне у Руси Златоглавой новый царь, пущай он там и заседает. Подумав о Симеоне, Иоанн усмехнулся краем рта — татарин на столе московском! Когда бывало такое? Ничего, пущай поймут, увидят, к чему неверность своему государю приводит — будут вами править татары, глупцы! Вспомните, как однажды крымский хан уничтожил Москву и едва не покорил землю Русскую! Но бояре снова плетут заговоры, снова в угоду себе смуту наводят! И, самое больное — с ними заодно был его сын, его главный наследник, коего он столько лет готовил к сему тяжкому бремени! А он был готов в угоду этим нечестивым псам отобрать у отца власть, в столь тяжелое и опасное для страны время. Щенок! Пусть и прощен, но все же…

Иоанн унял всколыхнувшуюся внутри волну гнева, закрыл глаза, отдышался. В ушах вместе с сердцем гулко и часто стучала кровь. Не размыкая глаз, он откинулся на спинку кресла, задрав полуседую бороду кверху. Тишина. Покой. Будто в келье далекого монастыря, о коей царь так давно мечтает. Иоанну нравится и скудность этого жилища, где нет пышности и золота надоевшего ему двора. Но ныне не Кремль, где заседает Симеон, а это убежище государя, этот ничем непримечательный терем является центром государства. Отсюда по всей державе разлетаются государевы приказы, отсюда он правит, здесь принимает дьяков и бояр, здесь копятся деньги, ныне именем Симеона взымаемые с монастырей и провинившихся подданных. Здесь казна. Здесь в сундуках под замками хранятся венцы государевы и другие царские регалии. Здесь богатства всей державы!