Пепел державы

Далее была служба, кою проводил сам митрополит Антоний, Симеон с супругой стояли на государевом месте, в то время как Иоанн был в толпе придворных, весь поглощенный службой. Никита Романович, стоя неподалеку от него, глядел на государя, замечая и его набрякшие веки, и рано седеющую бороду, и появляющуюся нездоровую полноту. Никита Романович думал о том, как будет вымаливать у него прощение для царевича Ивана, а сам пристально глядел, как рука Иоанна, крепкая и сильная, цепкой хваткой властно сжимает украшенный резьбой посох из рыбьего зуба…

В просторной палате, где начался богатый пир для многочисленной знати, Симеон восседал на государевом месте, уже как властелин, со снисходительной улыбкой общаясь с придворными. И пусть его величали уже государем, и падали в ноги, и кланялись с благодарностью, когда жаловал он кого-то вином со своего стола, все же Симеон был здесь чужим — это чувствовал и он сам, и его гости. Зато Иоанн был весел и улыбчив, словно радовался сброшенной с плеч великой ноше.

Бояре косо поглядывали на двух государей, находившихся за одним столом, и тихо переговаривались меж собой:

— Ведал ли Иван Великий, когда на Угре против хана Ахмата стоял, что правнук этого басурманина на престоле великих князей московских сидеть будет?

— Истинно, не ведал…

— И все же он Чингизид. Знатная кровь…

— А в ком из нас крови Чингисхана нет?

— То верно! Верно!

— Стало быть, и венчание на царство будет? Иль как?

— Государь Иоанн Васильевич все царские венцы велел вывезти отсель. Навряд!

— Дожили… Два государя у нас ныне…

— Почитай, один! Даже ежели Иоанн Васильевич выехал из Кремля, Боярская дума Симеону всю власть не отдаст. Уж он-то позаботится о том!

Говоривший кивнул в сторону князя Ивана Мстиславского, что по знатности своей сидел подле государева стола, дородный, величавый, всем видом своим олицетворявшим власть…

Иоанн не стал долго тешить самолюбие Симеона и вскоре, откланявшись, покинул стол вместе со своей свитой. Добродушная улыбка мигом исчезли с его лица, когда, стуча посохом, покидал он палату — это тоже многие успели заметить. Его провожали, как истинного повелителя — все повставали со своих мест, поклонились в пояс…

Никита Романович нагнал Иоанна в переходе, выйдя из-за угла, упал в ноги. Иоанн, остановившись, недовольно взирал на него, сдвинув черные брови.

— Великий государь, дозволь слово молвить! — склонившись едва ли не к полу, слезно молил Никита Романович. Годуновы, Вельский, Нагой надменно взирали на него из-за спины государя.

— Говори, — чуть погодя, медленно произнес Иоанн, задрав бороду.

— Пришел молить тебя о пощаде и прощении сына твоего, Ивана! Коварные люди опутали его незрелый ум, сбили с толку, но я ведаю — он никогда не желал зла своему отцу, государю нашему, а державе твоей, коей с рождения своего был он наследником, ничего не желал, кроме процветания! — Никита Романович, подняв голову, заглядывал с надеждой в каменное лицо Иоанна. — Токмо тому и учили мы его с братом Данилой, когда с дозволения твоего великого занимались мы его воспитанием. Ведаю, что сидит он в покоях своих под стражей, как узник. Дозволь мне, его престарелому дядьке, увидеться с ним, дабы убедился я в правоте своей. Иван зело честен с ближними своими — благо и это сумели мы воспитать в нем. Ежели я пойму, что он в действительности изменник, то сам, государь, попрошу тебя отсечь мою голову за то, что плохо воспитал твоего сына! Ведаю также, что Анастасия Романовна, покойная сестра моя и твоя супруга, не желала бы знать, что сын ее — изменник. Дозволь мне, старику, просить тебя помиловать царевича Ивана…

По изменившемуся лицу и взгляду опытным, цепким взором увидел Никита Романович, как что-то словно колыхнулось в душе Иоанна (показалось, будто блеснуло что-то в глазах даже), и понял, что разбередил незажившую рану.

— Встань, — велел Иоанн, двинув нижней челюстью, — не я государь отныне. Проси о том царя Симеона Бекбулатовича. Отныне он карает и милует подданных своих.

— Ежели надо, я паду в ноги кому угодно, — поднимаясь, отвечал Никита Романович, — я прошу тебя, государь, как отца — дозволь мне увидеть Ивана и сам помилуй его.

— Дозволяю, — бросил Иоанн и, ничего более не говоря, прошел мимо Никиты Романовича, ускоряя шаг. Склонив голову, боярин провожал его взглядом, ловил на себе беглые взоры государевой свиты, встретился даже глазами с царевичем Федором, что робко, с благодарностью, глядел на своего дядю, но не решался подойти к нему. Да и плотно обступившие царевича Федора Годуновы не позволили ему остановиться…

Едва Никита Романович прошел в покои Ивана, расталкивая опешивших стражников, царевич тут же бросился к нему и, обняв, разрыдался, почуяв, видимо, наконец свое спасение — всесильный дядя Никита не бросит его в беде! И Никита Романович, успокаивая его, оглаживая вздрагивающие плечи, все приговаривал:

— Все позади! Думал, я брошу тебя? Не позволил бы себе, не простил! Ты же как сын мне!

— Отец не простит меня, да? — сквозь зубы, утирая слезы, вопросил Иван.