Когда наконец их отпускали на отдых, Андрей и Василий, ни слова не говоря друг другу, расходились каждый к своему шатру. Мальчишка Алексашка, слуга Андрея, уже заранее приготовил господину и ложе и чистую одежду, не забыл позаботиться о еде, и когда Андрей, валясь на кошмы в шатре, стонал от усталости, он умело стягивал с него сапоги, кафтан, помогал переодеться.
Уплетая похлебку и крупно кусая хлеб, Андрей исподлобья взглядывал на сидящего подле него слугу. Уже больше семи лет минули с того дня, как отец привез полуживого трехлетнего мальчика из разоренного опричниками Новгорода и отдал на воспитание своим холопам. Год назад Андрей взял его слугой к себе, и за все это время Алексашка, немногословный и тихий, стал для князя Андрея незаменимым человеком среди бесчисленного множества слуг, что окружали его.
— Сам-то ел? — вопросил Андрей. Алексашка, опустив глаза, отрицательно мотнул головой. Князь взял буханку хлеба, разломил на две части, одну отдал ему.
— Квасу себе налей! — велел он. Наблюдая за тем, как мальчик жадно ест, князь Андрей думал невольно об отце, что однажды спас этого мальчика от гибели. Порою хотелось спросить, помнит ли Алексашка что-либо о своем детстве, о своих родных. Он даже испытывал некую жалость к этому мальчишке, которого не особо приняли и княжеские холопы, что порой били его. Дети слуг не играли с ним и дразнили его "найденышем". Может, оттого Алексашка такой замкнутый и тихий?
Почему Андрей взял его к себе? Порой он и сам не мог ответить на этот вопрос. Возможно, отдавал дань памяти любимому отцу, дабы с Небес видел он, что не зря спас мальчонку когда-то. А возможно, и жалость к этому никому не нужному ребенку.
Но князь вопреки своим мыслям и чувствам строг с Алексашкой. Может порой на нем и выместить злобу. Однажды, когда за какую-то промашку Андрей дал мальчику пощечину, он оторопел от взгляда Алексашки, который тот, отскочив, устремлял на своего господина из-под насупленных бровей — это истинно был тяжелый волчий взгляд! И сейчас, глядя на него, князь пытался представить, кем вырастет этот волчонок и какую окажет ему услугу?
— Разбуди завтра, слышь? — велел Андрей, засыпая.
— Разбужу, — ломающимся голосом отвечал Алексашка, задувая свечу.
Поудобнее улегшись, князь приоткрыл глаз, ища своего слугу. Верный Алексашка недвижно сидел на том же месте, охраняя сон господина.
Тем временем впереди, опустошая все селения на своем пути, к замку Крейцбург[17]
на Западной Двине шел четырехтысячный отряд Тимофея Романовича Трубецкого, того самого, кто доставил царское послание Полубенскому. Воевода, зная о ненависти местного люда к московитам, вдосталь отыгрался на них. Его ратники предавали огню и мечу все селения, попадавшиеся у него на пути. Не встречая сопротивления, князь очень скоро достиг указанного ему места, оставив после себя в окрестностях замков Нитау, Траков и Вольмара лишь трупы крестьян, изрубленные туши скота и пепел…Впереди стоял замок Мариенгаузен[18]
. Иоанн, облаченный в узкий черный тегиляй[19] с золотыми пуговицами и накинутый на плечи горностаевый опашень, въехав на курган, издалека разглядывал каменную старинную крепость. На голове Иоанна сверкал золотом и серебром островерхий шишак. Царь был верхом на вороном жеребце, поводья свободно лежали в его руке.— Там немцы сидят, государь, — молвил подъехавший к нему Богдан Вельский. — Станут ли они за польского короля погибать?
Царь знал, что грамота о предложении сдаться уже была в крепости.
Через неделю русское войско подошло к замку Люцину[20]
. Здесь Иоанну долго ждать не пришлось — командованием замка была прислана делегация. Государевы бояре встретились с ними в широком шатре, в тени которого можно было спастись от палящего солнца и зноя.— Гарнизон наш и командир Юрген фон-Ольденбаум служили когда-то королю Сигизмунду, а быть подданными Стефана мы не хотели и потому по сей день не присягнули ему, надеялись на вашего государя, ждали, что он возьмет нас под свою защиту, ибо Лифляндская вотчина исконно принадлежит ему, — молвили немецкие переговорщики. Закованные в броню бояре, сидя напротив, недоверчиво глядели на них. Никита Романович Захарьин отвечал немцам:
— Ежели все так, как вы говорите, отчего до сего дня, до прихода нашего государя, вы не присылали челобитчиков?