Пепел и кокаиновый король

– Ясен пень, не полиция. Потому вали и быстрее. Пошел! – Пепел толкнул бульбаша в плечо.

В дверь постучали. Пепел не отозвался. Ну, мало ли, не слышит человек! Постучали еще раз, настойчивей.

Витась же тем временем, ступая на цыпочках, подобрался к пуфику из гобеленовой ткани, на котором лежал его чемодан, уцепил галантерейное изделие за ручку... Сергей предостерегающе шикнул, мол, ты что, рехнулся? Печально вздохнув, белорус, откинул крышку, вытащил бритву, память об отце-курортнике, сунул ее в брючный карман. И заскрипел половицами по направлению к камину.

Оставшийся со времен владычества печного отопления камин – вот причина, по которой Пепел облюбовал для дислокации гостиничный номер «сорок три». По ширине дымоход камина мог сравниться с дорожкой метрополитеновского эскалатора. И что самое приятное – кладка дымохода была частично разрушена, пустоты из-под выпавших кирпичей образовывали преудобнейшие ступени. Взобраться по ним наверх могла бы и синьора в преклонных летах. Во втором снятом ими, сорок четвертом номере, стояла голландская печь, которую как спасательное средство, увы, не используешь. Из сорок четвертого только разве в окно сигать, пытаясь угодить между пришвартованных гондол.

На третий стук Сергей откликнулся голосом разбуженного человека.

– Ху из ит?

– Я, горничная, – ответил ему девичий голосок тоже по-английски. – Мне надо у вас прибраться.

– Ноу, ай... э-э... эм, эм, – на ум никак не приходили подходящие английские слова вроде «занят, устал, хочу побыть один, мне нужно закончить работу над докладом», – ноу, ноу, синьорина. Синьорина, чао, чао!

Витась переступил каминный экран, забрался в проем, пропихнул туловище в жерло дымохода, вот уже видны одни ноги, вот эти ноги дрыгнулись и скрылись из виду. Вниз посыпалась крошка, на волю вырвалось облако сажи, грохнулся кирпич.

«Синьорина» за дверью еще раз попробовала уговорить клиента и, напоровшись все на те же «ноу, ноу», замолчала. Ко всему прочему, думается, ее, как и ее подельников, приводили в недоумение странные звуки, доносящиеся из-за двери.

Да, Пепел немножко размялся, переставив мебель. А разве не может он чуточку подготовиться к венецианской битве при отеле? Вспомнилась старая шутка: «Прелставьте, какие мысли бродят в голове хирурга, когда он режет шашоык».

Все, за дверью установилось предгрозовое молчание. Ясно, что неудавшуюся «синьорину уборщицу» отодвинули в сторону и распределяют роли на вторжение. Вот сейчас и начнется, понял Пепел...

...Першило в горле от сажи, слезились глаза. Находить опору для рук и ног было несложно – выбоин хватало. Но быстрого карабканья все равно не получалось, пока разглядишь во мраке или нащупаешь, где там пустоты, пока отплюешься от всей этой дряни, что роится в трубе, пока убедишься, что кирпич тут же не выкрошится. Витась пробирался все выше, чувствуя себя этим, как его... Ну как же зовут этих обормотов? Он взглянул наверх, посмотреть сколько осталось, разглядел квадрат света метрах в двадцати над собой и – вспомнил. Спелеологом он себя чувствовал, вот кем...

...Фридрих и Карл-Хайнц, в каждом из которых сидело по сто с небольшим килограммов, разбежались от противоположной стены и впечатали железные плечи в деревянную преграду. Дверь содрогнулась и устояла, косяк хрустнул и тоже устоял. Фридрих и Карл-Хайнц снова отступили к противоположной стене.

– Отставить, – приказал Лахузен. – Не станем терять время. Огонь!

Пепел услышал: «Фойер!», и захлопали, затрещали выстрелы. Полетела щепа. Вокруг замка быстро вырос черный круг. Искалеченная дверь вздрогнула под ударами ног и под треск доломанного замка отлетела от косяка. Фридрих и Карл-Хайнц первыми ворвались в номер, увидели перед собой темные силуэты с оружием и, не задумываясь, вдавили спусковые крючки короткоствольных израильских «Узи».

Зазвенело, стало осыпаться осколками и вдруг с грохотом целиком обвалилось зеркало, много десятков лет отражавшее людей в полный рост. Фридрих и Карл-Хайнц в пороховом дыму остолбенело таращили глаза, не понимая, как они могли принять отражения за живых людей. И тут они наконец увидели живого человека, он вырос над креслом, сжимая двумя руками пистолет. Два выстрела прогромыхали почти слитно. Фридрих и Карл-Хайнц – один с пробитой грудью, другой с пробитой головой – упали на пороге. Еще две пули ушли в коридор, заставляя остальных лопесовцев отпрянуть под прикрытие стен.

А что прикажете? Сдаваться на милость синьору Лопесу? Пытаться уговорить преследователей на гладиаторские рукопашные бои? Лезть сразу за Витасем и схлопотать пулю в задницу? К сожалению, время путешествия мирного этнографа и натуралиста Пепла закончилась. Это сказки, будто скунс в минуту опасности просто обрызгивает врага свом дерьмом. На самом деле скунс целит струей в глаза напавшему, и дерьмо его настолько ядовито, что напавший может ослепнуть...

...В конце концов живым можно и не брать. Пусть меньше денег, зато и хлопот меньше. Так подумал Лахузен и приказал:

– Гранаты!..