Пепел и крылья

Элвинг остановилась. Вот он перед ней. Толстые стенки цветка вздрагивают. По их прожилкам бежит чёрная кровь. Внутри бьётся чьё-то сердце, удар за ударом.

Эша прислушалась. И вдруг такая тоска овладела элвинг, словно в стуке этого сердца сплелись печаль и боль, отчаяние и раскаяние, любовь и безнадёжность. Осторожно она прикоснулась к цветку и тут же отдёрнула руку.

– Гаруна? – Эша почувствовала подругу.

– Прости, Ашри, я не могла противиться ему, – слова звучали прямо в голове.

Элвинг вновь дотронулась до бутона, стараясь разглядеть хоть что-то сквозь плотные полупрозрачные листья. Тепло её руки разгоняло тьму – словно это была лишь изморозь на окне, тающая от дыхания. Живая ткань под ладонью стала прозрачной, как стекло. Элвинг сделала глубокий вдох и заглянула.

Среди вязкой слизи, в мерцающей черноте она различила силуэт с неестественно вывернутыми конечностями и откинутой назад головой. Мгновение, и изображение померкло.

Тогда Эша положила обе ладони на цветок, закрыла глаза и прикоснулась лбом к гладкой поверхности. Она приникла к самому лепестку, прозрачному и крепкому, как стекло, но живому и пульсирующему, как плоть. Её сознание блуждало в мрачном коридоре, ища лазейку, незапертую дверь. Эша хотела проникнуть вглубь – туда, где слышался тихий гул, такой же, как в доме Сиолы, прежде чем тот превратился в Пожирателя.

Эша старалась нащупать нить сердца Маан, а когда нашла, то цепко ухватилась за эту тонкую серебряную вибрацию. Гул нарастал, усиливался, заполнял всё вокруг, но лишь эта нить была важна.

Но вдруг всё стихло. Преодолев барьер, Эша оказалась в крохотной тёмной комнате с покрытыми копотью стенами. С потолка спускались чёрные тонкие ветви, сплетались паутиной. А в центре сломанной куклой висела Маан.

Эша подошла ближе. Тонкие чёрные нити со всех сторон пронзали тело Уны, ныряли под белую полупрозрачную кожу, змеились, точно вены, перетекали, росли…

Эша посмотрела в лицо подруги. Веки были подняты, но глаза заволокла масляная тьма.

«Прямо как у Сиолы из видения», – подумала Эша.

– Но как, Уна? Как тебя угораздило? – с горечью спросила элвинг, прикасаясь к щеке аллати.

Тело шевельнулось, выгнулось в спазме. Чернильные слёзы потекли по лицу Маан. Уна посмотрела на Эшу взглядом, полным боли и сожаления.

– Он обещал позаботиться о малышах, – раздался голос Гаруны в сознании Эши. – Говорил, что их ждёт дом… Но я не знала, что он скармливает их… Меня… Делает из них чудовищ… Останови… мелодию в белом саду…

Чёрная ветвь, обвивающая шею аллати, зашуршала, сжимая кольца. Пелена вновь начала заволакивать её взгляд. Гул вернулся. Сначала чуть слышно, затем громче и громче, он усиливался, пока не заполнил собою всё.

– Кто он? Как найти его? Как остановить? – кричала Эша, не слыша себя саму.

И тут все звуки исчезли. Гаруна открыла рот и не своим голосом зловеще произнесла:

– Уже поздно. Уже слишком поздно.

И голос этот был тот же, что говорил устами Сиолы. Эша потянулась к поясу, но оружия не было. Бессильно элвинг сжала кулаки.

– Не бывает поздно, пока мы живы, – зло прорычала она. – Борись, Уна! Если ты знаешь, что нужно делать, то самое время рассказать!

Боль пронзила тело аллати. Чёрные вены-веточки устремились вверх, прорвали кожу и распустились крохотными обсидиановыми цветами, разбрасывая в воздух тысячи чёрных пылинок-спор. Всё тело Маан было словно одна сплошная клумба, полная плодородной почвы, на которой всходили все новые и новые саженцы тьмы.

Уна прошептала:

– Учитель, в нём сила… Освободи наши души, и он утратит контроль над нашими телами…

Не успела Эша ответить, как оказалась по ту сторону бутона.

– Нет, нет, нет! – элвинг забила кулаками по стенкам монстра-цветка, беспомощно глядя на Уну.

Лепестки сжимались всё сильнее. Эша пыталась разорвать кокон, скребла ногтями, но всё было напрасно – панцирь, удерживающий подругу, лишь плотнее закручивался. Отчаянье и злость элвинг лишь питали цветок. А потом Эша услышала крик, полный боли и отчаянья. Элвинг кричала вместе с подругой до хрипоты, а после лишь задыхалась от слёз и горя, рвущего на части душу. И она была готова кричать ещё и ещё, лишь бы не слышать хруст ломающихся костей, звук разрываемой плоти и мерзкое чавканье, доносившееся из нутра цветка.

И когда казалось, что хуже быть не может, Эша поняла, что больше не чувствует нить сердца Маан. Но слышит мысли монстра.

Слёзы обожгли лицо. Земля под ногами задрожала. Элвинг попятилась. Издав громкий хлопок, бутон раскрыл свои лепестки. Шесть чёрных как ночь длинных треугольников упали на снег. Эшу окатило липкой жижей. Снег засиял алым. В небо взметнулась дюжина тычинок, а меж ними парила розовым туманом сердцевина-чаша с вязкой багровой жидкостью.

– Уна? – позвала Эша, надеясь разглядеть подругу.

– Её больше нет, – раздался детский голос.

Эша обернулась. Рядом стояла Сиола.

– Нас всех больше нет, – грустно произнесла девочка. – Мне тут так холодно. Я не могу найти своё одеяльце.