Пепел и песок

– А-а! Вы из Питера? Жертва наводнений. Припоминаю это интервью. С издевательскими ремарками?

– Сорри, ремарки были не мои.

– Ремарки про Марка! Да мне плевать на самом деле. Я царь, живу один. И чего вам теперь надо?

Отодвигаю графин в тень. Фаддей улыбается:

– Вы, судя по всему, сейчас заняты?

– Точно. Вы правильно судите.

– Когда вам было бы удобно пообщаться со мной?

– А зачем так часто?

– Понимаете, сейчас я работаю на телевидении, у Парфюма Леонардовича…

– То есть перебрались-таки в Москву со своей Гороховой улицы?

Он не смущен. Он привык. И безмятежно тянет свою ноту:

– Мы сейчас снимаем документальный проект. Его тема – Москва Серебряного века.

– Я тогда еще маленький был и ничего не помню. Ничего.

– Москва в каждом вашем фильме. Она не просто место действия, а среда, с которой герои вынуждены бороться.

– Вы серьезно? Никогда об этом не думал. А Серебряный век причем?

– Этот мотив тогда был очень силен.

– Знаете, я совершенно не знаю это время. Это когда было?

– Начало двадцатого века. Цветаева, Мандельштам, Есенин…

– Интересно. И что же они?

– Сорри, а вы кто по образованию?

– Математик.

– Вот почему у вас так просчитаны сюжеты! – Фаддей ликует, отбивает торжественный марш по столу. – Это очень интересно!

– Разве?

– Да! И нам бы хотелось, чтобы вы выступили комментатором. Парфюм Леонардович очень просил с вами поговорить.

– Вы для этого сюда пришли?

– Нет, здесь я с друзьями, но встретил вас…

– И все былое? А что вашему Парфюму Леонардовичу Москва? Он вообще из города Апатиты. Или Гепатиты.

Фаддей смеется. Что я сказал смешного? Бесит, бесит.

Фаддей смеется и одновременно хладнокровно замеряет глубину моей ненависти. Приборы его отрегулированы, вибрируют датчики в висках.

Наполняю горькими слезами новую рюмку:

– За Москву!

Выпиваю. Фаддей дожидается последней капли и произносит:

– Вы – автор самых рейтинговых сериалов. И при этом вас никто из зрителей не знает в лицо. Не скрою: Парфюм Леонардович очень надеется, что именно в его проекте вы появитесь и…

– Открою личико?

– Назовем это так. Все-таки каждый проект Парфюма Леонардовича – это, согласитесь, событие…

– Не соглашусь, поскольку у меня нет телевизора.

– Но вы же слышите, о чем говорят ваши друзья…

– И друзей у меня нет. Точнее, только один, но он, к счастью, молчит. Все, хватит, могу я остаться с графином?

– И все-таки я верю. Мы все верим, что вы…

– Бросьте. Это все гур-гур.

– Сорри, что?

– Гур-гур.

Фаддей еще пытается поймать в свой фокус мои глаза, но, попав под распутинский взгляд, поднимается и, шатаясь, уходит. Я смотрю ему вслед. Я целюсь в его черную спину отравленной стрелой. Он взмахивает рукой, приветствуя протянутую ему друзьями кружку пива. Ястреляю. Я никогда не промахиваюсь. Он не успевает схватиться за спасительную кружку и падает – головой на северо-юг. Он мертв.

Все. Кончено. Где же графин? Где его высокопреосвященство?

7

С новой рюмкой в пищеводе заплескались воспоминания. То, что в сценариях называется легкомысленным англицизмом «флэшбек». Фаддей навеял.