Пепел и песок

87

Квартира Ами.

Трехкомнатная гавань с видом на Москва-реку, ставшая четырнадцать лет назад моим убежищем от мымры Хташи и ее уроков хороших манер.

Ами раскладывает пасьянс истлевшими картами на синей бархатной скатерти.

– Послушайте, юноша, если вы так любите кино, я должна познакомить вас с одним своим приятелем. Он священник.

– А я не…

– Неверующий? Это неважно. Отец Синефил причастит каждого, кто любит кино. У него просто божественный архив. Что в наше бандитское время вы увидите в кинотеатрах?

– Можно смотреть на кассетах.

– Можно. Но отец Синефил еще и читает проповеди – о режиссерах, актерах, киноискусстве. Только сыр к нему нельзя приносить, потерпите?

– Да.

– Опять не сошлось! – Ами спресовывает карты сухими пальцами и бросает колоду в черную вазу. – И еще вам надо избрать новое имя, не мирское.

– Зачем, Амалия Альбертовна?

– Ами! Просто Ами. Сколько можно повторять? Теперь о вашем имени. Оно никуда не годится для сценариста. Что такое Александр Романов? Это все равно, что Сергей Иванов, Алексей Павлов, Дмитрий Борисов. Никто и слушать не станет человека с таким именем! А кто пойдет на фильм по сценарию Александра Романова? Если кто и пойдет спьяну, то покинет зал сразу после титров. Давайте назовем вас иначе.

– Как?

– Я должна это придумывать? Может быть, вы предложите мне еще писать за вас сценарии?

– Однажды мне привиделось одно странное имя.

– Отлично! Видениям, как и картам, надо доверять. А какое?

– Оно странное.

– Как славно! Так скажите! – Ами тревожно прислушивается к скрипу паркета этажом выше. – Еб твою мать, вспомнила! Я не поставила чайник. Придется опять пить водку. За ваше новое имя. Вы сходите в магазин?

– Заметьте, не я это предложил!

88

Мартовским утром я просыпаюсь на недосягаемой высоте, в бастионе высотного здания Университета. Сюда не долетит унылый мяч Буха, не донесется тухлый запах Азова, здесь я в полном покое. Хташа исчезла из-под пышного одеяла, и я могу беспечно разглядывать книжные полки, лиственную лепнину по периметру потолка, люстру с хрустальными подвесками, пожелтевшие бюсты Геродота и Тацита (под их кадыками прикреплены таблички для малограмотных). Скоро кончится зима, и Хташа возьмет меня зубами и понесет в ЗАГС. Я буду болтать ручками-ножками, не сопротивляясь. Хочется в туалет. Тернистая Хташа доставила много мучений мне этой ночью, но в темноте так легко оказалось представить Румину верхом и сзади, что я сам подивился дерзости своих сюжетных ходов и монологов. Моя левая берцовая кость оказалась крепкой, надежной. А теперь в туалет. Хташа наверно на кухне, делает завтрак усталому жениху. Вряд ли ради таких счастливых мгновений она призвала покорную Розу. А если Хташа захочет еще? Придется закрыться в кладовке, среди маминых шуб, чтоб был мрак, пропахший лавандой. А без мрака Марк пропадет. Но пора в туалет. Где мои тапки?

Здесь мы, Бенки, пропустим, у нас не реалити-шоу.

…Марк выходит из туалета, укутанный желтым пледом. Как мне нравится мое новое имя, как идет ему эта квартира! Войлочным зверьком проскочу мимо кухни, где шипит знойный чайник и сопит похотливая Хташа. Не зайти ли в кабинет Бурново, не поваляться ли на его столе, разбрасывая лихо бумажки? Покойный друг Карамзин оценил бы этот спектакль.

Подтягиваю свою желтую тогу и любимой левой ногой толкаю дверь в профессорский зал. Приготовьтесь, сейчас я буду кутить!

Бурново сидит на столе лицом к публике в распахнутом багряном халате, упираясь руками в скомканные листы бумаги, перед ним склонилась девушка в малиновых трусах и яростно кивает головой, конспектируя кончиком языка сдавленные комментарии научного руководителя: «Еще, девочка моя, еще, Руминочка…»

Я застываю между прошлым и будущим, в ослепительном миге. Не могу шевелиться, не могу отступить, только вялой правой ладонью пытаюсь в воздухе найти выключатель. Погасить утреннее солнце. Ампирной ложбинкой над малиновым кружевом Румина чувствует легкий сквозняк, она бросает неоконченный конспект, оборачивается ко мне. И беззвучно смеется, обнажая разогретую щель между зубов.

– Тебя к телефону! Слышишь?

Крик Хташи освобождает меня. Бегом на кухню! Какая тяжелая эстафета по этим мясистым коврам под взглядами дохлых историков.

Хташа протягивает мне черную трубку:

– Тебя какой-то Требьенов… Ты дал ему телефон сюда?

Беру трубку, зажимаю рот Требьенову.

– Хташа, откуда взялся папа?

– Ночью прилетел, у него срочный доклад на ученом совете. А мама осталась еще на два дня, не пропадать же номеру в отеле. Ответь уже человеку.

– Але… Да, Сильвер!

Сквозь сердцебиение доносится чмокание Требьенова:

– Ну что, все хорошо у вас?

– Да… А что случилось?

– Когда свадьба? Свидетелем меня позовете?

– Давай по делу.

– Вы говорили, что ваш будущий тесть занимается Бенкендорфом?

– Да. – Я дрожу и пытаюсь спрятаться между холодильником и буфетом.

– Это очень хорошо! На него есть заказ.

– На кого?

– На Бенкендорфа. Надо встретиться с людьми, я устрою вам встречу. Только очень быстро все надо делать!

89