Пепел и проклятый звездой король (ЛП)

— То, что я увидела, когда вошла.

У меня болела голова. Я не хотел думать о том, что это было, в основном потому, что сам не знал. Я не хотел думать о стонах Орайи, о ее коже, о том кратком моменте уязвимости. Или о боли в ее глазах.

— Ничего, — проворчал я.

— Не похоже, что ничего.

— Это была ошибка.

Все это.

Ты заставил меня сделать то, что ты не смог сделать, — говорила она со слезами на глазах, выражение лица было таким искренним и открытым. Она даже не представляла, я был уверен, что она была как открытая книга, когда вся эта боль выплыла на поверхность.

Я чувствовал себя так глупо. Так невообразимо глупо.

До этого момента я не понимал, что я сделал. Я думал, что принес эту великую благородную жертву. Думал, что спас ее — или пытался спасти, даже если все пошло не… не так, как я надеялся.

Нет. Я просто дал ей еще кое-что, из-за чего ей будут сниться кошмары.

— Я собираюсь уехать завтра, — сказал я. — На закате.

Я не отрывал глаз от письма в попытке показать Мише, что я не хочу говорить об этом, но, конечно же, это было проигнорировано. Я все еще чувствовал ее неодобрительный взгляд.

— Райн…

— Нечего сказать, Мише.

— Ерунда. — Потом еще раз, чтобы подчеркнуть: — Е. рун. да

— Ты умеешь обращаться со словами. Кто-нибудь говорил тебе об этом?

— Посмотри на меня. — Она выхватила письмо из моих рук и шагнула ко мне. Ее глаза были такими большими, что я иногда практически видел в них отражение огня, когда она действительно злилась.

— Так какой у тебя план? — спросила она. — Какой следующий шаг?

— О, я не знаю. — Я ткнул ладонью в письмо. — Пойду обезглавлю всех своих врагов и посмотрю, останется ли королевство, когда я покончу со всеми делами.

— Прежде всего, ты не сможешь ничего сделать со всей этой силой, пока не перестанешь возмущаться.

Я издал задыхающийся звук, который был почти смехом. Мне потребовалась каждая крупица самоконтроля, чтобы держать рот на чертовом замке, потому что ничего хорошего из этого бы не вышло.

Перестанешь возмущаться.

Я любил Мише — очень любил ее, но тот факт, что она могла сказать это с честным лицом, приводил меня в ярость. Конечно, я возмущался. Я был вынужден занять это положение — вынужден отчасти по ее вине.

— А во-вторых, — продолжила она, черты ее лица и голос смягчились, — ты не можешь просто сбежать от нее. Ты нужен ей.

На это я снова насмешливо хмыкнул. На этот раз в голосе было больше боли, чем злости.

— Ей нужен хоть кто-то, Райн, — сказала Мише. — Она… она действительно одна.

Эта часть… эта часть была правдой. Орайе действительно кто-то нужен.

Я вздохнул.

— Я знаю. Но…

Но этой личностью должен быть не я.

Мне показалось глупым говорить об этом. Я не мог заставить себя сделать это, не такими словами, хотя сейчас это казалось ясным как никогда.

— Не бросай ее, — сказала Мише. — Она не Нессанин. Это не закончится так же. Она сильнее этого.

Я бросил на Мише предупреждающий взгляд. Странно, что даже спустя сотни лет одно лишь упоминание имени Нессанин было подобно пальцу на спусковом крючке арбалета, посылающему стрелу сожаления в мою грудь.

— Нет. Орайя не похожа на Нессанин.

— А ты не Некулай.

— Чертовски верно, что нет, — проговорил я, хотя в голосе моем было меньше убежденности, чем хотелось бы. Я не был похож на него. Так почему же я чувствовал, что он следит за каждым моим шагом последние несколько месяцев?

— Впусти ее, Райн, — мягко сказала Мише.

Я потер висок.

— Я даже не понимаю, о чем ты говоришь.

— Чушь. Нет, понимаешь.

Я прикусил язык за своим резким ответом: не слишком ли это лицемерно со стороны девушки, которая закрывается каждый раз, когда кто-то пытается спросить ее о чем-то, черт возьми, реальном?

Но это была детская реакция. Дело было не в Мише.

Может быть, дело даже не в Орайе.

— Все ее бросили, — сказала Мише, ее глаза были печальны. — Все.

— Я не бросаю ее. — Мои слова прозвучали резче, чем я хотел. — Я дал клятву. Я этого не сделаю.

Твоя душа — моя душа. Твоя кровь — моя кровь. Твое сердце — мое сердце.

Я был поражен этим даже в ту ночь, тем, как эти слова слетали у меня с языка. С таким весом.

Было бы намного проще, если бы это была игра, в которой я изо всех сил пытался убедить всех остальных. Но в глубине души я знал, что это правда. Я мог лгать всем остальным, но я не умел лгать себе, даже когда мне этого хотелось.

Я отвернулся, изучая раскинувшиеся за окном дюны, сложив руки на груди. Вид был прекрасен, но через несколько секунд он расплылся до изображения страдающего лица Орайи. Ее лицо в ночь Кеджари. Ее лицо в день нашей свадьбы. Ее лицо, когда она рыдала на вершине башни в Лахоре. Ее лицо сейчас, на грани слез.

Как же я облажался.