Пепел и пыль

Я снова начал гасить фонари. Уличные фонари. Они перестают работать, когда я под ними прохожу, – будто следом за мной идет мрак.

Три месяца, восемь дней, четырнадцать часов.

Прожитых мною, словно я обычный человек. Без привидений, без путешествий души, без пепла и пыли. Пусть так и остается.

Я взял со стола Библию. Она выглядела новой, только что купленной. Зачем он купил ее мне? На третьей странице я обнаружил посвящение: «Пусть она ведет тебя тернистым путем».

Достав из куртки палочки, найденные в келье Михала, я положил их на обложку. Итак, возвращаемся к терниям.

Вряд ли это была цитата. Что мог значить «тернистый путь»? Тернистым может быть куст – не путь.

Но посвящение сыграло свою роль. Значит ли это, что картина, которую я видел во сне, была неким сообщением? Шахматная доска должна значить, что он в курсе своей скорой смерти, а посвящение на Библии призвано привлечь мое внимание ко сну, ставшему предостережением. И к терниям.

Некоторые гадают на Библии – открывают ее наугад и первую цитату, попавшуюся на глаза, считают пророчеством. Я так не делаю: несмотря на то, что не слишком религиозен, испытываю дрожь при мысли, что эту книгу можно воспринимать как игрушку.

На этот раз я, однако, заметил, что, если ее листать, она сама открывается на Книге Псалмов, будто на невидимой закладке. Если бы я захотел открыть Библию наугад, наверняка наткнулся бы именно на этот фрагмент. Вероятно, Михал специально разработал корешок в этом месте. Взглянув на страницу, я увидел вертикальный ряд маленьких дырочек вдоль одной из строф Псалма 31, словно проделанных острием булавки.

Или тернием.

«Я забыт в сердцах, как мертвый; я – как сосуд разбитый, ибо слышу злоречие многих; отовсюду ужас, когда они сговариваются против меня, умышляют исторгнуть душу мою».

Я оцепенел.

У меня вспотели ладони. Я прочитал стих еще несколько раз, но ума мне это не прибавило. «Сговариваются против меня, умышляют исторгнуть душу мою».

Возможно, он все еще был по ту сторону. В Междумирье. Я должен, по крайней мере, его поискать. Вероятно, он нуждался в помощи. И мог рассказать мне, что случилось.

Отмеченный фрагмент походил на зов о помощи.

Или предостережение о заговоре.

Во второй книге, «Мистиках и отшельниках» некоего Жана Давида Рюмьера, тоже имелось посвящение, сделанное квадратным, похожим на чертежное письмо почерком Михала: «Жизнь Феофана, для изучения». То был научно-популярный вздор о мистиках времен раннего христианства где-то в пустынях Востока – Сирии, Египте, Абиссинии или Магрибе. Книга могла быть вполне увлекательной. Безумные мистики, дававшие гневные поучения тем, кто смел их побеспокоить. Одержимые старцы, сидящие в пещерах, на скалах или старых потрескавшихся колоннах, как Симеон Столпник. Наделенные таинственной харизмой и могуществом. Сопоставление этих странных мистиков с прагматичными римлянами, не очень понимавшими, как ко всему этому относиться, и смотревшими на новую популярную религию со смесью отстраненности, интереса и легкой неприязни, могло бы стать весьма любопытным, но не в издании господина Рюмьера. Этот деятель сумел бы погасить дух карнавала на главной улице Рио-де-Жанейро.

Я зажег лампу, свернул себе самокрутку с виргинским табаком, выпил две чашки кенийского чая и три стопки «подбескидской» сливовицы, пытаясь найти обещанного Феофана и продираясь сквозь напыщенный стиль, окрашенный дешевым французским цинизмом, вызывающим мысли об «Эммануэль». Когда не хватало фактов, а такое случалось часто, так как обо всех этих мистиках не было известно практически ничего, автор прибегал к собственным фантазиям, густо политым фрейдизмом и феминизмом. Если бы хотя бы часть описанного выглядела так в действительности, христианство потерпело бы полное фиаско еще при жизни первых апостолов.

Я понятия не имел, где Михал откопал эту книгу. Несколько часов я продирался от одного мистика к другому. По мнению автора, все они были сумасшедшими, извращенцами, курильщиками опиума, пройдохами, обманщиками и кататониками. В роли доказательств выступали голословные утверждения, аргументация же была представлена таким образом, что перед моим взором возникал некто с растрепанными волосами, багровой физиономией и пеной в уголках рта. Если он их ненавидел, какого черта написал книгу? Ему что, казалось, будто он что-то разоблачает? В итоге то, что, судя по тексту на обложке, являлось «увлекательным историческим расследованием, объясняющим тайны раннего христианства», и обещало «объяснение чудес, деятельности странных сект и культов», превратилось в занудное повествование о гнусных стариках, которые, сидя в пещерах, строили планы по созданию полностью абсурдной патриархальной религии, чтобы уничтожить Великую Мать Кибелу, чей культ иначе завоевал бы Рим и изменил судьбу мира к лучшему.

Мне начало казаться, что автор – старый сморчок, питающий любовь к мохеровым беретам.