Пепел и пыль

Мне потребовалось время, чтобы прийти в себя. Я распорол ногу о какие-то металлические угловатые конструкции, рассек лоб о край каталки, к тому же основательно ушибся. У меня дрожали все мышцы, я трясся будто в припадке малярии. Лишь откашлявшись и перестав ловить ртом словно рыба ледяной, воняющий формалином воздух, я сумел встать на ноги и, пошатываясь, ощупать холодную, покрытую кафелем стену. О чудо – я нашел выключатель и едва не ослеп от нахлынувшего резкого света.

Открыв слезящиеся глаза, я увидел узкое помещение, криво выложенное старым белым кафелем. Одну его стену целиком заполняли дверцы, такие же, как и та, которую я только что выломал, – старые, выкрашенные белой эмалью, с резиновыми прокладками, скрывавшими под собой магниты, но снабженные и хромированными ручками, как в старых автомобилях. Чтобы открыть ящик, требовалось потянуть за ручку и поднять засов, такой же, как тот, что треснул под моими яростными пинками.

В помещение вела закрытая стальная дверь, но, по крайней мере, смерть от удушья мне не грозила. В худшем случае подожду до утра. Я понятия не имел, как объясню свое воскрешение из мертвых, но сейчас это была меньшая из всех проблем.

По крайней мере, так мне казалось, когда я сидел, сотрясаясь от судорог и обхватив себя руками, у кафельной стены. Главное, это уже не Междумирье. Разницу видно сразу. Ошибиться невозможно. Ка больничной каталки может выглядеть как больничная каталка, однако разница в трудно описываемой, но легко заметной ауре, окружающей там все предметы.

К большому пальцу моей ноги была привязана картонка с несколькими графами. В графе «имя и фамилия» стояло «М/Н.Н № 124/06» и разные сокращения. А также «время вскрытия». И дата. Если я провел в Междумирье почти двое суток, а именно так мне казалось, срок вскрытия приходился на сегодня, в семь пятнадцать.

В первое мгновение я с ужасом себя ощупал, уверенный, что внезапно увижу небрежно заштопанный разрез, идущий через всю грудную клетку.

Но моя грудь была нормальной. И двигалась, когда я дышал.

Вот только сбежал я в последний момент: останься в отеле «Ящерка» до утра, меня бы уже выпотрошили.

Лишь какое-то время спустя до меня дошло, что я оказался здесь не случайно. Мое тело похитили, когда я его покинул, и сделали это не гномики. Если поднимется шум и в газетах появятся заголовки «Шок!!! Кошмар!!! Пробуждение в морге!», до меня снова доберутся.

Ни на что особенно не рассчитывая, я потянул за ручку и не удивился, поняв, что дверь не поддается, будто вмурованная в стену. Ничего странного.

Лишь потом я начал думать, и до меня дошло, что я не вижу петель. А если не видно петель, дверь открывается наружу.

И она вовсе не была заперта.

В соседнем помещении находились два металлических стола с желобами, над которыми висели огромные прожекторы; к стенам жались жестяные застекленные шкафчики и две каталки, такие же, как та, о которую я поранился. Через окна под потолком из коридора сюда падал бледный люминесцентный свет.

Я заковылял к шкафчикам в поисках пластыря, поскольку кровь текла из меня как из свиной туши, а еще мне срочно требовалось что-нибудь от головной боли: казалось, в затылке и висках извиваются электрические угри.

В шкафчиках нашлось множество загадочных предметов и веществ в коричневых флаконах, но ибупрофена и пластыря среди них не оказалось. Прокляв службу здравоохранения, я в конце концов нашел перевязочный материал в маленьком шкафчике возле раковины. Голова кружилась, в горле пересохло. У стены стоял кулер с водой. Выдернув из держателя пластиковый стаканчик, я напился – словно безумец, большими глотками. У воды был вкус воды. Чудесно.

Я пил, пока меня не стошнило в раковину. Содрогаясь от судорог, я едва не выбил зубы о ее край. Меня снова била дрожь, и я умирал от голода. Я сполоснул лицо, смыв запекшуюся кровь, но в волосах и бороде все равно остались рыжие следы. Пластырь на лбу тоже не добавлял красоты.

Оторвав кусок бумажного полотенца, я намочил его и вернулся в морг.

Вытерев все следы крови, какие сумел найти, убрал носилки и закрыл выломанную дверцу. Мешок я свернул в комок, вместе с картонкой. Лучше исчезнуть без следа, чем оставлять после себя свидетельства чудесного воскрешения. Я мало знал о спинофратерах, но успел проникнуться к ним уважением.

Одежды в прозекторской не нашлось – только два висевших на вешалке халата. Голый, в больничном халате, я вряд ли бы далеко ушел.

И тут я услышал, что где-то вдали останавливается старый разболтанный лифт. Скрипнула железная дверь, раздались шаги.

Лишь тогда я сообразил, что резкий, раздражающий писк, который я слышал довольно давно, и мерцающий как забытая искра светодиод под потолком – датчик движения.

Не помню, когда в последний раз мне было так страшно, хотя у моего нынешнего страха в последнее время имелся сильный конкурент. Мозг еще не работал как следует. Возможно, я испугался, что запланированное вскрытие решат провести несмотря на то, что я жив.

Сам не знаю, что заставило меня лечь на больничную каталку.