Пепел и пыль

Я вышел в коридор и вернулся с выкрашенным в красный цвет топором, который сорвал с крючьев в шкафу с противопожарным оборудованием.

В одном из шкафчиков находилась гражданская одежда моего охранника – потрепанная болоньевая куртка дурацкой попугайной расцветки, рубашка в клетку, серые брюки от костюма и полуботинки.

Брюки доходили мне до середины лодыжек, зато за поясом я мог бы унести солидных размеров овцу.

Ботинки, естественно, оказались малы.

Во втором шкафчике, как я и предполагал, висела одежда сменщика – увы, все та же чудовищная форма, изображающая комбинезон антитеррориста. Ботинок я не нашел. Черные штаны со слишком большими и слишком низко вшитыми карманами были тесноваты, но не столь коротки, как предыдущие. Они вполне могли сойти, особенно когда я ослабил тесемки на бедрах. К сожалению, дебильные желтые лампасы со шнуровкой на боках слишком привлекали внимание, давая понять, что это не обычная одежка.

В конце концов я забрал форменные штаны одного охранника, просторную рубашку и куртку второго. Сломав с помощью топора задники полуботинок, получил нечто вроде странных башмаков, но ходить в них было можно, и спереди я не вызывал нездорового интереса, как человек, шагающий по улицам босиком.

В бумажнике ограбленного мной охранника нашлось девяносто пять злотых и сорок грошей. Там были и документы, но их я оставил, записал лишь фамилию и адрес, решив, что, если останусь жив, отправлю ему какую-нибудь разумную сумму. Я также выяснил, что если он был прописан там, где работал, то я нахожусь в Познани.

Я вытер рукавом топорище, шкафчики и все, к чему, как мне казалось, прикасался.

Меня привел в чувство звук полицейской сирены. Обычно меня заставлял вздрагивать столь очевидный идиотизм, как приближение к месту преступления с включенной сиреной, но на этот раз я был ему благодарен.

Сирена смолкла метрах в ста от больницы, когда я сражался с ключами, пытаясь найти ключ от входной двери. Однако на стенах зданий за оградой виднелись вспышки голубого света.

Вспышки приближались.

Отпрянув от застекленной двери, я побежал по коридору с башмаками в одной руке и связкой ключей в другой, шурша дурацкой курткой и чувствуя, что штаны разрежут меня пополам. Я остановился лишь перед шкафчиком с противопожарным оборудованием, чтобы бросить взгляд на план эвакуационных выходов, после чего побежал дальше.

Эвакуационный выход был обозначен в соответствии со всеми нормами Европы, но, естественно, оказался закрыт. Будь он открыт или заперт на внутренний засов, люди спокойно бы через него ходили, и самоволки стали бы неизбежны. Где-то позади слышались оживленные крики полицейских и стук в стеклянную дверь. Ключ, подходивший к задней двери, находился где-то в другом месте – в сейфе или каком-нибудь шкафчике в служебке, но не на связке охранника.

Возле двери было узкое подвальное окошко. Открыв его, я выбрался наружу и пробежал через захламленный двор.

Почти сразу выяснилось, что там возвышается груда кокса, и я сразу наступил на острый кусок шлака, поранив ступню. Хромая, я добежал до бетонной ограды, увенчанной ржавой колючей проволокой, швырнул за нее ботинки, перевесил через проволоку куртку и перебрался на другую сторону, заодно поранив руку и разодрав болоньевую полу.

У меня был рассечен лоб, все тело побито, болела голова, к тому же меня подташнивало, я поранил ногу и хромал как козел. Я выглядел словно огородное пугало, вместо ботинок на мне были импровизированные сабо, давившие как пыточные испанские сапоги, а мое состояние ограничивалось девяносто пятью злотыми, половиной пачки сигарет, размякшей упаковкой пластыря и одноразовой зажигалкой.

Но я был жив.

Сидя на какой-то остановке под навесом, я курил вонючую сигарету, набитую, похоже, козьей шерстью. Моросил дождь. У меня трещала голова, будто по ней врезали дубиной. Если бы от голода могло стошнить, я бы давно это сделал. Меня била дрожь и одновременно мучила духота. У меня болел живот, и я замерз.

Зато мне удался отважный побег из морга.

И я был жив.

Очень далеко от дома.

Отдохнув на остановке, я потащился дальше, хромая, подняв воротник цветастой куртки и сунув руки в карманы.

Я нашел ночной магазин. Довольно специфическое общество перед входом отнеслось к моей внешности вполне уважительно, зато продавщица слегка вздрогнула.

В огромных холодильниках красовались колбасы и сыры, на полках радовали взгляд банки с деликатесами, вроде «зельца саперского» или «фарша семейного»; соблазнительно выстроились бутылки с разнообразными напитками. Я в буквальном смысле ощущал аромат «гуляша щецинского» и «паштета любимого», хотя они находились в герметичных консервах. Я купил лишь упаковку таблеток от головной боли, минеральную воду без газа и, с отчаяния, бутылку кефира и булку, чувствуя, что, если чего-нибудь не съем, в ближайшее время свалюсь без чувств.

Мои средства уменьшились на семь восемьдесят.

Ничего большего я себе позволить не мог. Нужно было добраться до дома. Никаких сарделек. Никакого гуляша.