Пепел и пыль (СИ)

У неё на подбородке здоровая родинка, напоминающая пятно от шоколада. Не знаю, почему, но она вызывает у меня отвращение.

В руке Зои что-то блестит. Я вскакиваю со скамейки, но Ульяна успевает схватить подругу за руку, прежде чем та замахивается на меня с ножом.

— Какого чёрта? — вскрикиваю я.

Только когда кто-то тянет меня за юбку платья со спины, я понимаю, что непроизвольно встала перед Родей, защищая его собственным телом.

— Я видела тебя с Алёшей, — Зоя чуть ли не рычит.

Я пытаюсь сообразить, какой ещё Алёша. Боже, она что, о Бене? Едва сдерживаюсь, чтобы не рассмеяться. Не хватало ещё стать участником какой-то дешёвой драмы.

— Мне это не интересно, — говорю я, но чувствую какой-то укол под рёбрами.

Аполлинария со мной не согласна.

— Покуда будешь появляться с ним рядом — с меня не станется, я узнаю об этом и приду, чтобы указать тебе, клеймёная, твоё место.

— Чего? — только и выдаю я.

Зоя недобро улыбается, отводит взгляд в сторону… И в следующее мгновение я чувствую острую боль в щеке.

— Не надо! — кричит Родя.

Он встаёт, но я успеваю толкнуть его обратно на скамейку. Это не его бой, и не мой даже. Но если эти двое хотят вывести меня из себя, то желаемое они получат.

Рабочая рука болит, а теперь ещё и зафиксирована так, что пошевелить ей я едва ли могу. Но Никита учил Аполлинарию не сдаваться даже тогда, когда нет никаких шансов на победу, а Татьяна учила меня прислушиваться к инстинктам. И сейчас они кричат мне о том, что кое-кто должен заплатить за непозволительную дерзость.

Я быстро наступаю Зое каблуком на носок, затем этой же ногой, не делая паузы, бью ей в колено. Она охает, сгибается, и я наношу сильный удар стопой в челюсть.

Зоя падает. Ни она, ни Ульяна не ожидают этого, поэтому медлят с ответной реакцией.

— Аполлинария! Рюрикович!

Это не моя фамилия. Это фамилия отца Аполлинарии.

Со стороны штаба кто-то бежит. Местная охрана — защитники, в чьи обязанности входит внутренний контроль. Сегодня это Гриб и Арина. У них в руках оружие.

— Что ты удумала? — кричит Арина.

Зоя не поднимается, похоже, я её вырубила. А Ульяна оказывается жалкой трусихой, неспособной постоять за свою подругу.

— Право, Аполлинария, ты самый безответственный человек из всех, кто проживает в этом городе! — продолжает сетовать Арина.

Подбежав, Гриб опускается на корточки и проверяет состояние Зои. Ульяна заводится, начинает трещать без умолку, сочиняя на ходу историю, где я — главный виновник.

Ой, да пошло всё к чёрту. Ещё одно слово, и она распластается на траве рядом со своей закадычной товаркой.

— Что произошло? — спрашивает Арина.

— Я не виновата, — качаю головой.

— Это правда, — подключается Родя.

Остальные его слова тонут где-то вне моего сознания. Я касаюсь щеки, размазываю кровь по коже. Прячусь за этой болью. До меня доносятся слова Арины:

— Иди домой, Аполлинария. Я постараюсь тебя прикрыть. И позволь брату залечить твои раны.

Киваю. Ноги сами ведут меня в правильном направлении. Мозг волшебным образом отключается, оставляя правление рефлексам и желанию поскорее добраться до постели. В моём времени тепло кровати часто помогало на время забыть о проблемах.

Кто знает, может и здесь это сработает.

***

Проспав весь день, ночью мне приходится бодрствовать. Из головы не выходят слова Бена и всё, что сегодня произошло. В итоге, когда мне надоедает крутиться и путаться в простынях, я решаю проветриться и проверить индру, временно живущую у Васи в комнате. По его словам, Бронберт всё время спит и лишь единожды за всё время просыпался, чтобы немного поесть. Его раны не заживают, и Вася говорит, что это плохой знак.

Что и так понятно. Бронберту не выжить.

Немного посидев рядом с Бронбертом и вслушиваясь в его отрывистое дыхание, я поднимаюсь, подхожу к распахнутому настежь окну. Воздух тёплый, он душит. Хочется прохлады.

Комната Васи, как и моя, располагается на первом этаже этого громадного дома. Я забираюсь на подоконник, свешиваю ноги и легко спрыгиваю, приземляясь аккурат на цветочную клумбу.

Завтра тётушка решит, что на её драгоценные растения снова совершил набег соседский пёс.

Босыми ногами ступаю по траве. Останавливаюсь там, где она кончается и начинается голая земля. Шаг дальше делать не решаюсь, но и возвращаться в дом не хочу, поэтому опускаюсь на траву: сначала сажусь, потом откидываюсь назад. Звёздное небо окрашено в чернильный цвет. Закрываю глаза и пытаюсь представить то, что простиралось над нашими головами в Огненных землях, но, как ни пытаюсь напрячь воображение, выходит только путаница, мешанина из кадров.

Тогда я мысленно возвращаюсь домой.

Моя жизнь не была яркой или интересной, необычной или такой, где каждый день — дар, сокровище, нечто, наполненное самим ощущением того, что ты живёшь, а не существуешь. Но в ней были любимые: мама, Даня, Кирилл, Лия.

Да, я была лишь одной из миллиарда, но, по крайней мере, иногда я была счастлива.