Пепел и пыль (СИ)

— Очень мило, — говорю я. — Включить на фоне сопливую песенку и сойдёт за сцену из романтической комедии.

Нина усмехается моим словам и бросает что-то про лесбийский подтекст. Бен подбирает ножи и возвращает их на место. Когда снова выглядывает из-за стеллажей, я вижу вину на его лице.

— Прошло два дня, а я уже на стенку лезу. Вместо того чтобы тренироваться, тянет книжки почитать. Так что ты извини, — Бен кивает на мою руку. — Я не хотел.

— Забыли, — я сжимаю ладонь в кулаке, проверяя, насколько сильная боль. — Только скажи мне, гений, кто тебя со спины научил нападать?

Бен улыбается, заметно расслабляясь.

— Татьяне не рассказывай, — просит он фальшивым умоляющим тоном. — Иначе она меня убьёт.

— Да, ты явно не в списке её любимчиков.

— Вообще-то, наоборот, — встревает Нина. — Татьяна довольно странно выражает свою привязанность. Если ты получаешь от неё оплеухи, подзатыльники…

— Сломанные пальцы, вывернутые запястья, — дополняет Бен.

— Значит, она особо сильно о тебе беспокоится. Это вроде маминых объятий и поцелуев, только наоборот.

— А если она относится нейтрально или даже хорошо?

— Значит, ей на тебя параллельно. И это хуже всего — понимать, что человек, который в определённых аспектах теперь заменяет тебе семью, считает тебя последним из своих детей.

Надо взять на заметку.

Всё, что Бен вытащил, дабы поиграться, мы заносим обратно, и вместо этого идём к подвешенным мешкам — имитации груш для битья.

— Вспомним, как сражаться без оружия, — произносит Нина. Затем кивает на Бена и добавляет: — А кому-то придётся учиться с нуля.

— Вам обеим огромное удовольствие доставляет напоминать мне об этом каждые пятнадцать секунд? — сетует Бен.

— Может быть, — отвечает Нина, сладко улыбаясь.

Бен корчит недовольную рожу, но как только я начинаю молотить мешок, вытаскивая из воспоминаний Аполлинарии кое-какие удары, он перестаёт паясничать и всё внимание уделяет моим приёмам. У меня дежавю, с той только разницей, что сейчас я — ведущий игрок, а Бен — слабенький, ни на что не годный новичок.

— Будь любезна, — спустя некоторое время, задыхаясь от непривычных для тела хранителя нагрузок, говорит Бен. — Сотри эту тупую улыбку со своего лица.

— Понятия не имею, о чём ты говоришь, — произношу я.

Бен замахивается кулаком в мою сторону, но для меня его движения слишком медленные. Я уклоняюсь, Бен теряет равновесие и шлёпается щекой о поверхность мешка.

— Ты безнадёжен, — Нина качает головой.

Она пытается поставить Бену стойку, руки, показывает, как бить правильно и как бить не стоит. Я вижу, как раскраснелось его лицо, как он плотно сжимает челюсть, старательно, но без успеха повторяя за Ниной и мной, и мне становится его немного жалко.

— Ты бей, а не толкай, — говорю я. — Делай это постоянно, с короткими перерывами, так будет больше шансов поразить соперника раньше, чем он захочет дать тебе сдачи. И подними руки выше, чтобы не настучали по рёбрам.

Сначала Бен кивает, а потом замирает, как вкопанный, за что мешок, после его удара чуть отклонившийся вперёд, возвращается назад очередным лёгким ударом ему по лицу.

— Знакомые слова, — говорит Бен.

Гордо выпячивает челюсть, и я не хочу отвечать ему сарказмом или иронией. Он заслужил похвалу — не за знания, которые имеет Алексей, а за умения и навыки, которым парень по имени Андрей, немного заносчивый и самолюбивый, но всё же добрый и понимающий, владеет в совершенстве.

Поэтому я произношу:

— Одного из моих учителей. И, знаешь, он чертовски хорош в своём деле.

***

За ужином Вася, обещавший интересный рассказ о том, зачем его, миротворца в отставке, Совет решил отправить в земли Волшебного народца к королеве Летнего двора, молчит, как рыба.

Не могу его винить; сегодня смерть Бронберта на многих произвела поражающий эффект.

— Ему становилось лучше, — спустя минут десять полной тишины начинает Вася. — Я был так сильно уверен, что он идёт на поправку, что не задумался даже попросить тебя сегодня дать ему лекарство, когда вернёшься домой.

— Он умер раньше обеда…. Может, утром.

Вася качает головой. Вперил взгляд в тарелку, с которой не ушло ни одного куска мяса или овоща с самого начала нашей трапезы.

— Ты всё ещё думаешь, что рассказать Совету о тайной лаборатории, где вы обнаружили Бронберта, плохая идея? — спрашивает Вася.

— Хуже, чем плохая.

— А что, если кто-то ещё погибнет из-за этой тайны?

— Васюш…

— Я верю тебе, Ап, — Вася бросает вилку в тарелку и отодвигает посуду от себя, но слишком резко: часть еды вываливается через низкие края на стол. — Но всему есть предел. Бронберт умер, потому что мы не обратились за помощью, как должны были это сделать.

Не могу припомнить, злился ли когда-либо Вася на Аполлинарию. Да и сейчас, скорее, он был не зол, а разочарован, но это печалит не меньше.

— Прошу тебя, не рассказывай никому…

Вася не даёт договорить. Встаёт, со скрипом отодвигая стул, срывает заткнутую за ворот салфетку и бросает её на тарелку.