Пепел и снег: роман в письмах

Ты даришь сердце, даришь понимание, даришь тепло своего тела, даришь нежность, даришь письма и образы, даришь подарки, даришь цветы. Но ты всегда даришь отдельные кусочки, а не всё целиком.

Ты не даришь себя».

Письмо триста тридцать четвёртое

Согласно решению моей матери, на надгробии моего отца не было выбито ни имени, ни дат. Только перефразированное трёхстишие Масахидэ:

С тех пор,
Как мой дом сгорел,
Я вижу луну яснее.

Письмо триста тридцать шестое

Я слышу, как отец зовёт меня.

Я провалился на реке под лёд и прежде, чем я успел вынырнуть, вода утащила меня. Я оказался в воздушном кармане. Хотя я кое-как цеплялся ногтями, течение увлекало меня — всё дальше и дальше. Я знал, что утону, если не дотянусь…

«Можешь дотянуться до моей руки?»

Я только и мог, что дотянуться до его руки. И он вытащил меня из воды на лёд.

Эти же самые слова моя мать ждала в течение многих лет — она упала в реку куда раньше, чем я. Временами он дотягивался до неё; но она не была уверена, сможет ли он её удержать. В конце концов она сказала ему: «Или положи мне в руку камень и уходи, или поймай меня, вытащи из воды и держи. Выбери что-то одно. Но что бы ты ни выбрал, ты должен знать — пути обратно не будет».

Может быть, мой отец боялся, что если он её поймает, то она уже никогда его не отпустит. Но я знаю, что больше всего он боялся другого: после того, как он целую жизнь ни за кого не держался, поймав её, он мог и сам не захотеть её отпустить.

Письмо триста сорок девятое

Не могу вспомнить, чтобы мой отец когда-нибудь держал мою мать на руках. Не могу вообразить себе этого, как ни пытаюсь.

Отец многому меня научил. Он научил меня поэзии, зоологии, биологии, астрономии и географии. Он познакомил меня со множеством разных вещей; но он никогда не показывал мне, как брать на руки любимую женщину и держать её у себя в объятиях.

Он никогда не показывал мне, как отдаваться.

Всё, что я знаю о любви, я узнал от тебя.

Ты отдалась.

Письмо триста пятидесятое

Мне снилось, что мы с Монтесумой идём по берегу Оленьей реки. Монтесума избегал моего взгляда и говорил медленно, словно взвешивая слова.

Он сказал: «Я должен признаться тебе кое в чём; хотя я подозреваю, что с некоторых пор ты и сам всё знаешь. Это я был врачом жены Нарвала; я был капитаном судна со слонами-музыкантами; я был тюремщиком, который отдал женщине куртку с письмами; и я был тем погонщиком слонов, который помог тебе появиться на свет.

И ещё одно. Я был с твоим отцом в палате, когда он спал. В его сне мы гуляли с ним по берегу Сены.

Он хотел написать последнее письмо твоей матери. Ему трудно было выбрать слова, у него тряслись руки, а когда он в конце концов перенёс слова на бумагу, они поблекли, как сорванные цветы. «Все мои реки ушли под лёд, — сказал он. — И я не могу пробить его».

Он задал мне вопрос, на который я не нашёл, что ответить: «Иногда тот, кто любил раньше, может полюбить снова; но что если человек никогда не любил?»

Я догадался по его глазам, что он знает ответ.

Последнее его желание было таким: «Пусть моему сыну приснится, как он гуляет с тобой по реке. Расскажи ему о чёрном дожде. Покажи ему тропу птиц»».

Повернувшись ко мне, Монтесума сказал: «Иногда тех, кого мы не можем простить в жизни, мы можем простить в смерти».

Письмо триста пятьдесят первое

Мне снилось, что передо мной девятьсот девяносто семь сосудов с водой погибших райских садов.

Я встал на колени перед первым сосудом, зачерпнул из него горькую влагу, поднёс её к губам и закрыл глаза.

Когда я открыл их снова, я увидел все райские сады, которые погибли во мне. Я видел сады, которые держал в руках — и упустил из рук; видел обещания, которые не выполнил; боль, которую не облегчил; раны, которые не исцелил; слёзы, которые не пролил; смерти, которые не оплакал; мольбы, на которые не ответил; женщин, которых оставил; двери, которые не открыл; двери, которые не закрыл, и мечты, которые не сделал реальностью. Я видел всё, что было предложено мне, но что я не смог принять. Я видел письма, которые желал получить — и не получил.

Я видел всё, что могло бы быть — и чего никогда не будет.

Письмо триста пятьдесят третье

Мне снилось, что мы с Монтесумой идём по берегу реки Замбези.

Монтесума сказал: «Самая драгоценная влага, собранная слонами в погибших райских садах, содержится в девятьсот девяносто седьмом сосуде. Что хранит эта вода? Сакральную историю? Любовное заклинание? Песню кита?

Что находится в девятьсот девяносто седьмом сосуде?»

Я не знал.

«В последнем сосуде, — сказал Монтесума, — детский смех из каждого погибшего рая».

Письмо триста пятьдесят пятое

Трижды в жизни я был влюблён, и всякий раз в ту же самую женщину. Я влюбился в неё на Ниле, я влюбился в неё на Ганге, я влюбился в неё на Иравади.