Пепел и снег

Жара стоит необыкновенная. И неожиданная для нас. И хотя, идя на северную державу, мы не думали, что посреди лета нас ждут в ней морозы, однако были и далеки от мысли, что солнце над Россией может палить столь же беспощадно, как и на юге Франции. Но во Франции, кажется, зной легче переносится. Мы обязаны этим близости морей и горному преимущественно ландшафту. Российские же земли, как мы успели заметить, — сплошная равнина, низина, покрытая первозданным непроходимым лесом, и во многих местах заболоченная (то, что здесь называют горами, — горы только для тех, кто не видел Европы). Днём солнце, вечерами комары, целые полчища, истязают нас. Примечательно, что силы природы противятся нашему продвижению больше, нежели русская армия. Полк без потерь, пока без единого выстрела делает по нескольку лье в день. Говорят, что малые, рассеянные по округе отряды русских показываются кое-где и даже осмеливаются нападать на войска Бонапарта — чаще на обозы или на отставших нерадивых солдат. Но эти пощипывания, кажется, не доставляют нам заметных неприятностей.

Истекают уже третьи сутки от начала кампании, а настоящее дело всё ещё впереди. Многие из нас в глаза не видели русских. Другие видели издалека, счастливчики! Я не понимаю: разве так защищают отечество? Они жаждали реванша, они плакали над поруганной честью. Почему же теперь бегут? Мы гоним неприятеля перед собой в неослабевающем темпе. Кажется, одним только грозным видом своим, многочисленностью мы сеем панику в нестройных рядах россиян. У них — позорнейшее бегство, у нас — форсированный марш. Вот что такое война с Россией, которой в последнее время многие так боялись. На подходе к Вильно мы гадаем: завтра или послезавтра будет подписан новый мирный договор — ещё более позорный для России, чем Тильзитский? Мы уверены: царь Александр Модестович уже разводит для договора чернила — слезами (он плаксив; он расплакался при Аустерлице).

Шестнадцатого июня мы вошли в Вильно. Это довольно большой город, один из центров российского просвещения. Горожане встречают нас по-разному: одни — угрюмым молчанием, другие — цветами и вином. Здесь много поляков. Они говорят, что наконец-то близко возрождение Польши. Глаза их горят: «От Балтики до Чёрного моря — Речь Посполитая. О, Матка Боска!..» А я вспоминаю Казимира Бинчака. Он говорил эти слова каждый день. Он ложился с ними спать, ой просыпался с ними, он пил за них. Он старался подвести под эти слова основу — всё, что читал о политике, о государстве, об истории, примерял к идее расширения польского владения. Он цитировал Гельвеция, который утверждал, что жизнь деспотических государств недолговечна, что народы этих государств не могут иметь долговременных успехов, поскольку быстро тупеют под пятой деспота. Не помню уже, о каких именно государствах говорил философ, но пан Бинчак явно имел в виду Россию и русскую монархию. Поклоняясь Гельвецию, он называл Россию колоссом Навуходоносора — колоссом на глиняных ногах. Я же, помнится, по обыкновению, слушал пана Бинчака вполуха, так как сочинял какой-нибудь новый каламбур на старую тему, вроде следующего: «Пока твои мысли о старике Гельвеции, ты не помнишь о молодой жене».

Попутно хочется заметить: в Вильно много иудеев, едва ли не больше, чем всех римско-католиков вместе взятых. На одной из виленских улочек мне даже показалось, будто я вернулся в родной Шатильон. Иудеи встречают нас как своих, с распростёртыми объятиями.

Русский царь, увы, молчит...

Мы продвигаемся дальше. Впечатления, которые казались нам свежими, начинают повторяться. И день уже не отличишь от другого дня, и мы погружаемся в рутину однообразия, в рутину походных будней. Жизнь наша теперь напоминает тот пейзаж, что окружает нас, — глазу не за что зацепиться. Ощущение праздника ушло, едва мы разобрались в тактике противника и поняли, что такая война может продолжаться бесконечно. Собственно войны мы ещё и не видели, можно говорить лишь о мелких стычках. А между стычками впору ловить сачком бабочек (если б, конечно, не эта дурацкая жара!). Кажется, все наши военные действия сводятся к преследованию исчезающего противника. Это похоже на погоню человека за собственной тенью. Опытность наших военачальников, на которую мы всегда полагались, попросту не находит применения. У русских очень быстрые ноги — что тут ещё скажешь!