Пепел Клааса

«Нью-Йорк ревью оф букс» 18 ноября 1972 г., на русском языке — в израильской газете «Наша страна» в апреле 1973 г. Открытое письмо в журнал «Вече». Опубликовано в журна­ле «Вече» №9 и в «Вестнике РСХД» №108-110. «Международ­ное значение «Письма к вождям». Опубликовано в «Вестнике РСХД» №112-113.

Смею Вас заверить, и в этом Вы сможете убедиться из моих публикаций, что я не питаю никаких личных предубеж­дений ни против Вас, ни против кого-либо другого, ответ­ственного за современную советскую национальную и внеш­нюю политику. Все, к чему стремлюсь я и многие другие лю­ди, — это достижение взаимопонимания.

Надеюсь на Ваш ответ, будучи готов как к письменной, так и устной дискуссии».

Ответ, датированный 24 февраля, я получил с молниенос­ной быстротой. Из него следовало, что Жуков еще не решил навести обо мне справки.

«Я получил Ваше письмо. Мне непонятно, каким образом в Ваше распоряжение поступили письма, которые я направ­лял Альшанскому. Тем более, что Альшанский живет не в Москве, а в Белоруссии. Писал я Альшанскому, исходя из добрых чувств к человеку, который явно сбит с толку сио­нистской пропагандой и поставил себя в ложное положе­ние, поскольку он, как и я, является ветераном Отечествен­ной войны.

Я искренне хотел помочь ему избавиться от своих заблуж­дений. Боюсь, что я не преуспел в решении этой задачи, — он остался глухим к моим доводам и ответил мне недавно оскор­бительным письмом, в котором заявил, будто я пользуюсь «ме­тодами Гитлера». Что поделаешь! Видимо, этот человек очень обозлен и дружественные соображения до его сознания не доходят.

Не могу скрыть, что меня удивил содержащийся в Вашем письме список Ваших публикаций в буржуазной прессе. Можно подумать, что Вы являетесь корреспондентом этих изданий. Так ли это? Ознакомиться с вашими статьями я не могу, так как ни «Таймс литерари саплемент», ни «Нью-Йорк ревью оф букс» я не получаю, а остальные издания, названные Вами, мне и вовсе не известны».

В ответ на это я послал еще одно письмо и вложил в кон­верт копии некоторых из упомянутых выше статей.

«Очень признателен Вам за Ваше письмо, хотя, естест­венно, я не могу согласиться с Вашей оценкой мотивиров­ки поведения Альшанского. Что касается моих публикаций, то для меня это единственная форма высказывания своего мнения. К сожалению, у меня нет иной альтернативы. На са­мом деле мною опубликовано за границей довольно большое число статей. Я был бы очень рад, если бы они стали знако­мы таким людям, как Вы, от которых зависит формирование общественного мнения страны, а не складывались бы на пол­ку в архивах соответствующего отдела КГБ. К несчастью, у меня почти нет черновиков тех статей, на которые я сослался в своем письме к Вам. Впрочем, я могу послать Вам две мо­их статьи, из которых Вы сможете составить представление о моей позиции в национальном вопросе.

Надеюсь, что Вы сможете убедиться в том, что я не ру­ководствуюсь ни личным «озлоблением», ни национальными предрассудками. Пока я хотел бы ограничиться замечанием о том, что в Вашей личной концепции, равно как и в об­щей пропагандистской концепции, принятой в наше время в СССР, содержится глубоко ошибочное представление о том, что каждый человек представляет собой некую «табула раза», на которую любой пропагандистский аппарат может записать что угодно. Я не отрицаю, конечно, психологическое могуще­ство пропаганды, но подобная точка зрения позволяет отмахи­ваться от любых критических замечаний и независимых мне­ний, как якобы кем-то продиктованных».

28 марта меня вызвали в ОВИР. Я уже имел печальный опыт и не возлагал на это больших надежд. Фадеев, началь­ник ОВИРа, доброжелательно сообщил, что принято реше­ние... дать мне разрешение. На сборы давалось только десять дней. Обычно давался месяц.

Поблагодарив Фадеева, я обратился к инструктору Сивец:

— Какие нужны документы?

— Характеристика для жены и дочери.

— На это уйдет месяц.

— Ладно, — поморщилась Сивец, — пусть будет без характе­ристик.

Получение характеристики было, как известно, самой не­приятной и унизительной процедурой. Моя семья, вероятно, была едва ли не единственной, в которой все умудрились этой процедуры избежать.

Через день я получил новое и последнее письмо от Жу­кова. Оно резко отличалось от предыдущих. Появилось угро­жающее «гражданин», появились прямые угрозы, но что лю­бопытно, Жуков говорил о своих еврейских родственниках. Чьих? Его жены? Его собственных?

«Гражданин Агурский!

Я получил Ваше письмо с приложенными к нему копиями статей. Скажу прямо: написаны они чрезвычайно тенденци­озно, в них содержится либо неправильное толкование тех или иных фактов, либо открытое выражение солидарности с такими контрреволюционерами, — будем называть вещи свои­ми именами, — как Солженицын.

Ознакомление с Вашими статьями показывает, что Вы на­ходитесь в плену сионистских идей, что мешает Вам правиль­но понимать и анализировать советскую действительность.