— Хотели посмотреть, что у вас общего с таким человеком, — не моргнул глазом Сазонов.
Сазонов и Кузьмич нагло похвастались тем, что отлично знают, что, например, происходит у меня дома. Я пропустил это мимо ушей. В дверь постучали. Сазонов вышел. Через несколько минут он вернулся:
— Что это за интервью вы дали?
— А его уже передали?
— Да, — соврал Сазонов.
Интервью, как потом я выяснил, передали через два дня.
— А о чем вы говорили?
— Если его передали, вы же узнаете!
— Так, в двух словах.
Я пересказал содержание интервью.
— А кто вам его организовал?
— Это что, формальный допрос?
— Нет! — засмеялся Сазонов.
— Тогда на этот вопрос я не хотел бы отвечать.
Сазонов дал мне свой телефон и предложил пользоваться им в случае надобности. Потом я узнал, что у некоторых отказников был его телефон, но они об этом друг другу не говорили. Когда я уходил, Сазонов напомнил, что в ВИНИТИ меня будет ждать командировка.
Татка все еще сидела в приемной ОВИРа. Мы пошли оттуда пешком к Виталию Рубину, жившему неподалеку. Его квартира несомненно находилась под оперативным подслушивающим контролем, и все, что там говорилось, особенно в эти дни, становилось сразу известно. Зная это, я рассказал в общих чертах мой разговор, намеренно и с чувством определенного сладострастия полностью опустив эпизод с Давидом Азбелем, который, по расчету Сазонова, я должен был как сенсацию передать Рубиным: «А вы знаете, что он мне рассказал о Давиде?» — и пошло бы гулять. Представляю, как Сазонов разозлился на меня, ибо это умолчание показывало всю меру моего недоверия к нему.
Не успел я вернуться в Беляево-Богородское, как заметил из окна моего девятого этажа, что к подъезду подъезжают три битком набитые «Волги». Я сразу все понял. Они были в некотором недоумении лишь относительно моего этажа. Высунувшись из окна, я помахал им рукой:
— Сюда!
Те заулыбались. Я заранее открыл дверь квартиры. Из лифта вышло двое молодых ребят в штатском: один высокий и широкоплечий, а другой среднего роста, худощавый, по виду типичные инженеры. Тогда в ГБ усиленно брали именно таких.
— Заходите! — пригласил я.
— Да нет, что вы, мы постоим. Понимаете, Игорь Митрофанович с вами хочет еще раз поговорить...
— Переодеваться?
— В общем, да, — хихикнули они.
Я надел джинсы и взял две книги, одну на английском, а другую — новое издание Шатобриана на французском.
Мы сели в машину. По правилам игр ГБ Длинный остановил машину у ближайшего автомата. Вернувшись, он сказал:
— Игорь Митрофанович просит передать, что вы нарушили договоренность и нам придется доставить вас на «точку».
Какую договоренность я нарушил? Разве только не рассказал Рубину об Азбеле. Но ведь я этого не обещал.
— А точка-то где?
— Этого мы вам сказать не можем. В машине нас было четверо: шофер, два молодца из ГБ и я.
— У вас явные штатные излишества. Вы же заранее знали, что я вам сопротивляться не буду. Нагнали пятнадцать человек! И сейчас вас трое.
— Ну уж нет, — серьезно ответил мне Длинный. — У нас, пожалуй, людей не хватает.
Со мной рядом сзади сел Худощавый. Он вытащил хороший университетский учебник французского языка последнего года обучения. Чтобы не терять времени, я вытащил Шатобриана. У соседа загорелись глаза:
— Дайте, пожалуйста, посмотреть, — попросил он.
Схватив Шатобриана, он не расставался с ним до «точки». Наконец, сердце сазоновцев растаяло, и они сообщили, что «точка» — это Можайск (в НО км от Москвы). Ну почему они не сказали сразу? Что бы я сделал в закрытой машине? Завопил на всю Ивановскую? Стал бы драться? Ну, что еще?
Сазоновцы привезли меня в уголовную тюрьму. У входа выстроились по струнке перепуганные тюремщики. Им это было в диковинку. Сазоновцы же сразу укатили. У меня отобрали все вещи и книги, заставили раздеться догола, проверили, нет ли у меня в известном месте, а также между пальцами рук и ног кусочка бритвы, в общем, сделали все, что полагается делать с обычными уголовниками, а потом отвели в камеру: «Там уже есть один ваш», — шепнул мне по дороге тюремщик.
В камере меня встретил обрадованный Гриша Розенштейн, мой сосед по Беляеву-Богородскому. С ним я познакомился еще в Тракае в 1969 году. Гриша подал заявление, в значительной мере равняясь на мой соблазнительный пример.