Пепел Клааса

Клаас с трудом сдерживает улыбку:

— Так что же делать?

— Что делать да кто виноват — всё давно известно. Главное в другом: кто будет делать?

— И кто же?

— С чего начиналась земля русская? С варягов! «Страна у нас большая, а порядку в ней нет. Приходите и владейте нами». Варягов нужно звать. Сами не справимся.

— Это что же, Запад? Кладбище?

— Да, Запад.

— Но Вы же славянофил. А хотите Россию под Запад перекроить.

— Именно потому, что славянофил. Я свято верю в силу нашей земли. Россию невозможно перекроить под Запад, как ни старайся. Но нам нужно пройти тот же путь, что и Запад: прочь из средневековья, прочь от мракобесья, прочь от вековой дури, от холопства, от погромов, от бунтов, прочь от самовластья деспотов!

«Да, это не Осиртовский», — мурлычет про себя Клаас.

— То есть Вы с чистой совестью готовы сдать отчизну Наполеону или Карлу XII?

— Это ничего не даст. Они проиграют, как всегда. Надо действовать постепенно, хитростью, если хотите. Только кому оно надо? Масонам? Евреям? Западу? Если бы басни про заговор оказались былью, я бы ликовал.

— Но Вы ведь не можете не осознавать того, что в глазах собственного народа Вы — предатель. И в глазах любого другого народа.

— Эдуард, оглянитесь вокруг: народа-то нет никакого. Родина — да, родина есть. А народа нет. Не вылупилась ещё бабочка из куколки, не создали мы ещё свою подлинную цивилизацию, и не создадим без западного инкубатора.

— Вас послушать, так население России — это нечто такое рыхлое, желеобразное, эдакая медуза в стальном корсете.

— Наконец-то Вы поняли! Так оно и есть — медуза в стальном корсете. Племя наше без этого корсета растекается, в землю уходит. Потому мы, когда избунтуемся, назверствуемся всласть, ищем, кто бы нас в чувство привёл, по мордасам отшлёпал как следует. Вот и покоряемся всегда самому бесстыжему, самому жестокому диктатору — назад в корсет! Только корсет этот наш, доморощенный: где не надо до смерти жмёт, а где надо, весь студень наружу пропускает.

— То есть Вам нужен импортный корсет?

— Именно так. Уважаю совместные предприятия, сам на таком работал. Только руководить должны они, а изобретать и работать — мы. Вот тогда Россия за ум возьмётся. Я Вам вот что скажу: я и западник, и славянофил, и почвенник, и евразиец. Все великие умы этой земли, все сколько их ни было, чувствовали особое призвание России. Чаадаев, уж какой западник, уж как Россию изобличал, но и он прозрел. В 1835 году писал Тургеневу: «Россия, если она только уразумеет своё призвание, должна взять на себя инициативу проведения всех великодушных мыслей, ибо она не имеет привязанностей, страстей, идей и интересов Европы. Провидение создало нас слишком великими, чтобы быть эгоистами, Оно поставило нас вне интересов национальностей и поручило нам интересы человечества. Мы призваны обучить Европу множеству вещей, которых ей не понять без этого. Не смейтесь, вы знаете, — это моё глубокое убеждение. Придёт день, когда мы станем умственным средоточием Европы… таков будет логический результат нашего долгого одиночества… наша вселенская миссия уже началась».