Пепел Клааса

— Какое право имеет он решать, кто знает, а кто — нет! — голос её звучал как обычно тихо и напевно, но негодование сквозило в каждой ноте. — Они программируют людей, делают из них неудачников. Да откуда он знает, что у меня был за день!

— Эльза, но ведь он не ясновидящий. Он слушает твой ответ и ставит оценку. Это нормально. Потом, если тебя не устраивает четвёрка, всегда можно пересдать. В чем проблема-то? Со всеми случается.

В тот день он впервые испытал на себе этот взгляд — испепеляющий взгляд!

— Запомни, Эдик, — ответила она, выделяя каждое слово. — Я — не все!

Эльза не допускала и мысли, что люди бывают ещё кем-то кроме «победителей» и «неудачников», что отношения могут строиться на равных, без господства и подавления, что кроме «верха» и «низа» бывают другие стороны света. Клаас столкнулся с совершенно иным миром, чуждым ему и непонятным. Непонятным несмотря ни на что: ни на майора Соловьёва, ни на беспощадных соплеменников Эльзы, которые едва ли признают в ней, не знавшей ни слова по-чеченски, свою. Оставаясь один, он невольно возмущался, спорил, доказывал… «Да разве так можно, — говорил он воображаемой Эльзе. — Ну, хорошо, ты чего-то достигла, пусть многого. Ты — выдающаяся личность. Но всё равно любые высоты, которых мы достигаем в жизни, весьма относительны, и, по правде сказать, — ничтожны. Просто нелепо, взобравшись на пригорок, чуть-чуть поднявшись над окружающими, мнить себя Зевсом на Олимпе или Моисеем на горе Синайской, принесшим глупым людишкам с головокружительной высоты скрижали закона. У каждого свои скрижали, как ты этого не понимаешь»?

Но Клаас так и не набрался смелости высказать ей это. Стоило ему увидеть её бездонные карие глаза…

Что это было? Любовь? Тогда почему всё так гадко закончилось? Гормоны? Но откуда же рождались стихи? А если любовь и гормоны — одно и то же? И если от любви до ненависти и впрямь один шаг, то какое право имеет он, подонок, говорить, что любил — нет, любит — Клару? «Но ведь это Клара!», — отвечает он себе, словно оправдываясь.

Он не ревновал Эльзу. Она никогда и никому не обещала ничего определённого, но каждый чувствовал, что избранник именно он. Чувствовал и боялся спросить. Боялся не отрицательного ответа, но самого вопроса, ибо он прозвучал бы так пошло, так мещански… Каждый говорил себе: «Эльза ищет. Эльза многогранна. У Эльзы нет границ».

Поэтому, когда она уехала на лето к родственникам, Эдик не удивился, встретив на набережной Дэна, старого знакомого, уличного саксофониста, гробившего всю выручку на телефонные переговоры с ней. Похоже, он сидел на одной каше. Но похудел не столько от недостатка питательных веществ в организме, сколько от избытка любви, превращавшейся в яд за отсутствием взаимности. Клаас не ревновал, он сочувствовал. Они оба сочувствовали друг другу. Как-то пошли к нему домой.

— Эдик, Боже мой, неужели ты! — всплеснула руками мама Дэна. — В одном городе живём, а не видимся совсем.

Они обменялись номерами сотовых, обещали не пропадать. Дэн классно играл джаз. Они на пару такие концерты закатывали, что соседи даже в час ночи устраивались у окон и слушали. С соседями Дэну повезло — не жлобы.

Нет, этого он ей никогда не простит. От любви до ненависти один шаг… Но Клаас не чувствовал к Эльзе ненависти… Ни разу… Ни до, ни после. То, что он чувствовал, скорее всего, можно было бы описать как отвращение. Бесконечное. До рвоты.

После каникул она преобразилась: словно и не было никогда того женственного и лёгкого существа! Перед Клаасом предстало стеклянное изваяние — не то цветочная ваза, не то ампула с цианистым калием. Всё же он надеялся, что на дне этой холодной колбы теплится огонек души. Он предложил Эльзе прокатиться в лес. Она согласилась.

По дороге зазвонил сотовый.

— Постарайся забыть мой номер, — услышал Клаас. Он периодически поглядывал на Эльзу в зеркало заднего вида и поражался её непроницаемости.

— Ох, как интригующе, — продолжала она с каким-то поскрипыванием в голосе. — Ну, тогда могу тебе лишь напомнить несколько основных правил. Первое: верёвку желательно выбирать шёлковую. Второе: её следует намылить. Третье: Не забудь принять ванну, подстричь ногти на руках и ногах и побриться. Не надо, чтобы за тобой убирали. Удачи. Чао.

Они приехали и стали накрывать на стол, прямо на капоте. Эльза резала огурцы, Клаас спустился к ручью вымыть руки.

Он почувствовал вибрацию сотового у себя на поясе, снял телефон. На экране высветился номер Дэна. Эдик колебался: «А что если он спросит, где я и с кем?» Он чувствовал себя неловко, но не ответить не смог.

— Эдик? Эдик?

Клаас еле узнал маму Дэна.

— Да, это я. Тут слышимость не очень хорошая.

— Эденька, — раздалось на том конце. — Динички не стало.

— Как не стало?

Трубка взорвалась рыданиями.

— Он… повесился!

Связь пропала. Потом уже Клаас понял, что должен был ехать, бежать, лететь к несчастной… Но… Им овладело нечто такое, чему он до сих пор не может найти объяснения.

— Да кто ты такая? — произнес он сквозь зубы. — Кто ты такая?

До машины было метров пятнадцать.