Пепел Клааса

Закипит работа. Артур, сидя на стуле с невысокой спинкой, будет вчитываться в знаки на деревянных табличках и сопоставлять их с рассказами Начикета. Он откажется от передачи полученного знания цветам, и вместо этого станет записывать перевод своими собственными символами. Предположение Александра подтвердится: язык третьей части Летописи действительно считался всемирным до Катастрофы. Третья Летопись поддастся в тот же вечер. Начикет, Александр, Артур — все трое станут переводить по очереди, не прерывая труд ни днём, ни ночью. Записывать перевод будут прямо на плащах, пожертвованных художниками. Огромное зелёное полотнище, испещрённое мелкими значками, протянется через весь зал. Художники, в одних набедренных повязках, будут напоминать отцов-основателей Города. Таким изобразит их Предание: полуголых, заросших, с натруженными руками.

Время от времени на Серых Скалах будут возникать зелёные и красные пятна. Это толпы зевак обоих сословий придут поглазеть на бунтарей.

Стиль Третьей Летописи окажется капризно-переменчивым. Начнётся она с перечисления дат и событий:

«2001 год. В городе Нью-Йорк разрушены три больших здания, погибли люди. Это сделали враги с Востока. Многие боялись войны. Но были и те, кто жаждал мести».

Потом, видимо осознав, что ни даты, ни названия просто не к чему «привязывать» в новом мире, автор примется рассказывать свою личную повесть, рассказывать сухо и отрывочно. Оно и понятно — ножом по дереву много не напишешь:

«Новость о войне застала меня почти у цели. Была ночь. Я услышал гул в небе. Летели с нашей стороны через море. Я вышел на площадку у гостиницы и вгляделся в небо. Хотел увидеть огни и подсчитать количество машин. Но они потушили свет. Было страшно. Небо гудело. Я вернулся в комнату и включил телевизор. Сообщили о нападении Восточной Коалиции. Ничего не показали. Всех граждан Союза призывали вернуться в свои страны. Об отце я так ничего и не узнал. Касса была закрыта. Мне сказали, что можно долететь за деньги. Я приехал в аэропорт. Там было очень много людей. Крупные самолёты не взлетали, потому что была повреждена полоса. Ночью украли деньги и документы. Дневник отца остался».

— Нужно начинать со Второй Летописи, — предложит Артур. — Там он, наверняка, описывает начало путешествия.

— Она уже переведена. Юлия, найди цветок.

Принесут два сосуда с геранью. Начикет закроет глаза и продиктует:

«Наконец-то. Завтра утром я вылетаю из Франкфурта прямо в Сочи. Ничего с собой не беру: только дневник отца. Даже камеру не беру. Возьму мамину открытку. Вчера достал её из рамки и положил в дневник. Она будет помогать мне в поисках. Если хочешь чего-то добиться в жизни, нужно быть как дюреровский рыцарь: продвигаться вперед, не обращая внимания ни на смерть, ни на дьявола. Таким был отец. Чем ближе поездка, тем чаще вспоминаю рассказы бабушки. У меня очень плохо с русским. Вчера встретил туристов из России и почти ничего не понял. Говорят, в России сейчас многие знают английский. Я надеюсь найти в Сочи попутчика. Посмотрим».

— Угадал! — воскликнет бесшумно вошедший Александр. — Я снова угадал! Образ — это изображение, которое он взял из дома. Значит, оба существа вымышлены: смерть — это, скорее всего человек без кожи, то есть просто-напросто труп. А «дьявол» наверняка тоже нечто отвлеченное.

— Но ящерица-то настоящая, и человек тоже, — возразит Артур. — Во всяком случае, мы теперь знаем смысл Образа: человек продвигается вперед, несмотря на смерть и что-то ещё нехорошее.

— Выяснить бы, когда выполнено изображение. Смотри, вот здесь знак: «1513». Александр ткнёт в левый нижний угол Образа, где изображен череп и буквы «AD».

— Знаки похожи на те, что в Третей Летописи обозначают время, — Артур достанет деревянную табличку. — Видишь?

Сомнений не останется: «2001» и «1513» обозначают промежутки времени.

— Судя по тому, что совпадает только один символ, — Начикет укажет на единицы, — оба автора Летописи жили в одну эпоху, а художник — в другую.

— Как бы там ни было, — заключит Артур. — Образ не содержит в себе никакого Высшего Знания. Просто изображение, каких было множество. Те люди не подражали образцам, как мы. Они изображали, что им хотелось и как хотелось. Летописцу просто приглянулось именно это изображение — дело вкуса, случайность. Оно сохранилось, а остальные сгинули в океане. Мог бы сохраниться любой другой образ, и тогда Лиловые Плащи искали бы Высшее Знание в нём.

Начикет с трудом выслушает рассуждения Артура, но его предположение и впрямь окажется наиболее убедительным.

«Похоже, Предание действительно окружило Образ ореолом таинственности, за которым скрывалась чистая случайность», — признается себе Начикет, но промолчит.