Пепел Клааса

«Дороги назад не найду», – промелькнуло в голове. Татары слегка отстали. Лукас вылетел на берег лесного ручья, через который было переброшено бревно, соскочил с коня и отстегнул от седла арбалет. Татары появились, когда он уже сделал шагов пять по бревну. Они явно хотели взять его живым. Один из них сошёл с коня и устремился за рыцарем. Лукас прижал к груди арбалет, чтобы татары его не заметили. Едва он ступил на берег, как развернулся и выстрелил. Стрела наполовину вышла из горла татарина, кровь ударила фонтаном, он пошатнулся и рухнул в воду. Сквозь раскосые глаза на Хамерштетера смотрело удивление. Лукас бросился к бревну и толкнул его, что было сил. Татары загалдели, и ещё одна стрела со звоном отлетела от нагрудного доспеха Хамерштетера. Толедская сталь выдержала. Поняв, что немец уходит, азиаты ринулись в воду на конях, но не смогли сразу выскочить на берег. Хамерштетер скрылся в лесу. Он развязал на бегу ремни, державшие доспех и сбросил дорогостоящую броню. Бежать стало легче, но он по-прежнему не знал, где искать спасения. Вдруг он очутился на поляне перед деревянным теремом. Над бревенчатым забором нависла ветка разросшейся сосны. Не помня себя от ужаса, Лукас забрался на дерево и стал пробираться к забору. По ту сторону Хамерштетер увидел копну сена и прыгнул. Совсем рядом он услышал пронзительный крик. Лукас вскочил на ноги и рванул меч из ножен и замер в оцепенении: перед ним стояла высокая и дородная русская, воздушная и загадочная как новгородская София. Глубокие карие глаза со страхом смотрели на него, на пышной груди покачивалась толстая коса. Хамерштетер то смотрел на девушку, то оглядывался на забор. Худшее из его предположений оправдалось: татары услышали крик. Раздался стук в ворота.

– Отекиривай! Княз велит, отекиривай!

Треснула ветка над забором. Лукас вложил стрелу в арбалет и натянул тетиву. Вдруг он ощутил на запястье теплую влажную ладонь. Он повернулся в недоумении. Русская тянула его за собой и махала в сторону терема. Рыцарь покорно пошел за ней. Они скользнули в низенькую дверь и стали спускаться. Хамерштетер ничего не видел, но горячая ладонь уверенно влекла его. Немец и русская оказались в узком коридоре, под ногами хлюпала холодная жижа. Бревенчатые своды извивались, то проваливаясь вниз, то круто взмывали вверх, пока яркий свет не ослепил Лукаса. Они выбрались на лужайку подле холма. Хамерштетер хотел передохнуть, но девушка потянула его вверх по склону. С вершины виднелись озеро Смолин и немецкий лагерь. Лукас был спасён. Он обернулся – русской не было. Взору предстали нескончаемые толпы псковичей и московитов, катившихся пёстрой волной к немецкому стану. Тысячи. Десятки тысяч. Только теперь, с этого расстояния и высоты Хамерштетер мог обозреть всё русское войско. Ему не хотелось умирать. Нет, только не сейчас. Страх сменило чувство ещё более сильное, ещё яростнее противящееся смерти – жажда жизни. Лукас искал глазами русскую и нигде не находил. Он кинулся вниз к подножию холма, но внутренний голос шепнул, что в потайном ходе её нет.

– Reußin! – крикнул он, что было сил. – Wo biste du?

Он метался из стороны в сторону, крича одно и тоже. Русской нигде не было. Лукас ринулся в лес, заметался от дерева к дереву, как полоумный. Он судорожно вспоминал русские слова, слышанные им не раз от пленных новгородцев, и вдруг заорал во всю глотку:

– Свъятая София! Свъятатя София!

Хамерштетер кричал, тряс руками, не то моля, не то требуя чего-то.

Она стояла шагах в десяти, прислонившись к дереву и смеялась. Лукас подошёл столь близко, как только было возможно, боясь спугнуть случайно оброненную небом судьбу.

От неё пахло молоком и хлебом, древесной смолой и ещё чем-то изначально знакомым, без чего не может состояться ни один человек.

Лукас обнимал её, целовал, а она притихла, любопытствуя и недоумевая новизне ощущений. Что волновало её существо, что влекло её, безымянную, к этому латынянину в зловещих крестоносных ризах, к чёрно-белому змию, пропахшему потом и вожделением? Её почвенная душа никогда бы не задалась подобным вопросом, но предвкушение оного лишь углубляло томление и ещё сильнее влекло к инородцу. Он был слишком чужим и далёким, чтобы не уловить в нём желанного сына Адама…

– Марфа! – донеслось из лесу. Девушка замерла. – Марфа!

Голос звучал всё ближе, отражаясь от стволов.

– Mar-fa, – прошептал рыцарь, словно пытаясь ощутить на вкус имя незнакомки. Русская стала оборачиваться в сторону, откуда доносился голос, затем затараторила быстро-быстро. Лукас всматривался в её черты, желая угадать смысл речи.

Марфа выпорхнула из его объятий и побежала в лес, но вдруг застыла, будто натолкнувшись на незримую преграду, подошла к Хамерштетеру и положила голову ему на грудь.

– Martha!