Пепел книжных страниц

— Наличными прямо здесь! — ответила Нина, все еще не доверяя, что так легко отделалась и что Федор Павлович просто так отвалит несколько тысяч рублей.

Старик, поднявшись, поманил ее за собой.

— Есть у меня один сверточек, но спрятан он в тайничке за ширмочкой. Думал, другая его получит, но теперь решение изменил!

Другая, как помнила события в романе, — это Грушенька, которой старик готовил сверток с тремя тысячами, чтобы, в пику влюбленному в ту Мите, купить благоговение местной куртизанки.

И ночь с ней.

— Так принесите же сверточек из тайничка за ширмочкой на верандочку, я тут подожду! — сказала вежливо Нина, старик же, посмотрев по сторонам, произнес:

— Тут всюду уши, тут всюду глаза. Представьте, что судачить о вас станут, если узнают, что я вам на веранде, при всем честном народе, сверточек с денежками передаю!

Нина усмехнулась:

— Ну, покуда об этом в Инстаграме не напишут, я смогу спокойно спать…

Старик, блеснув глазами, просюсюкал:

— Это что, газета какая новая столичная? Ну, сжальтесь над старостью и немощью моей, Нина Петровна. Сверточек тяжелый, боюсь, надорвусь, не донесу. Пройдемте в кабинетик…

Понимая, что старик сверточек нести не намерен, Нина встала и последовала за ним внутрь дома. Распахнув одну из дверей, Федор Павлович провозгласил:

— Сюда, сюда…

Только, как поняла сразу Нина, это был не кабинетик, а спаленка — спальня Федора Павловича. Небольшая, уютная, какая-то женственная, перегороженная множеством красных китайских ширмочек.

— И это ваш кабинетик? — усмехнулась Нина, не закрывая за собой дверь, на что старик ответил, заходя за одну из ширмочек:

— О, я ведь вам и сказать не успел, что нет у меня кабинетика. И что моя спаленка и есть мой кабинетик. А дверку-то вы, Нина Петровна, прикройте, а то сквознячок. И вообще, глазоньки чужие могут мой тайничок узреть, а мне не хочется этого…

Теряя со стариком Карамазовым терпение, Нина прикрыла дверь, впрочем, не до конца, и пробормотала:

— Отчего он так любил все эти уменьшительно-ласкательные суффиксы?

— Кто он? — спросил из-за ширмы Федор Павлович, явно обладавший отличным слухом, и Нина ответила:

— Господин Достоевский!

— Не имею чести знать такового, Нина Петровна. Полячишка какой аль жидок из мелких? Вот, одна плиточка, а за ней сверточек с тесемочкой…

Было более чем комично, что Достоевского, не делавшего тайну из своего антисемитизма и презрения к полякам, что находило отражение в частых уничижительных неполиткорректных фразах в его романах, герой одного из романов самого Достоевского, придерживавшийся подобных же воззрений, причислял к таковым.

— А вот и я!

Федор Петрович вышел наконец из-за ширмы — в его руках был сверток, из которого — в этом он не обманул — выглядывали свертки ассигнаций.

Только сам Федор Павлович был абсолютно наг и при этом любезно улыбался, что делало всю ситуацию еще более гадливой.

— Ну, вот и он, сверточек с денежками! Он для вас, Нина Петровна! Возьмите же его, он ваш!

Нина, распахнув дверь настежь, заявила:

— Вы — премерзкий тип, Федор Павлович, вы в курсе?

Тот, закудахтав и ничуть не стесняясь того, что его можно было увидеть из коридора, радостно подтвердил:

— В курсе, Нина Петровна! Но сверточек же у меня! А он вам ой как нужен, чтобы отослать в Гипотенузы этого Галкина или Воробушкина. Если бы не был нужен, то не поехали бы ко мне чайку пить и покалякать…

Нина, стараясь не смотреть на унылое, обрюзгшее, столь неприятное тело похотливого старца, с отвращением произнесла:

— Вы же всем святым клялись, что ничего, кроме чайка и каляканья, не будет…

Федор Павлович радостно подал голос:

— Только забыл вам сказать, что у меня уже давно ничего святого нет! Да, наверное, никогда и не было…

Нина, вздохнув, вышла из спаленки, а в спину ей донесся обиженный голос:

— Тут три тысячи ассигнациями. Этого вашим Тетерятниковым на год в Гипотенузах с лихвой хватит. Вернитесь, Нина Петровна! Уверяю вас, вы останетесь довольны…

Нина, миновав комнаты, подошла к двери веранды, толкнула ее — и поняла, что та заперта. Слуги — и мрачный Григорий, и его говорливая Марфа — словно в воду канули.

Девушка бросилась в сени, однако и входная дверь тоже была на замке.

— Ну что же вы такая разборчивая? Вы ведь пленили трех моих сыновей, логично, что и отец от вас без ума! Мои же соколики вам нравятся, так отчего же вам не сделать честь тому, кто напрямую причастен к их появлению на свет? Неужели я вам совсем уж так и не нравлюсь?

Федор Павлович, все еще голый, по-прежнему с денежным свертком в руках, появился в гостиной.

Нина, обернувшись, схватила со стены висевший там в качестве украшения кривой турецкий ятаган и, угрожающе вытянув его в сторону Федора Павловича, спокойно произнесла, чувствуя, однако, что ее сердце колотится как бешеное:

— Немедленно отдайте мне ключ!

Старик, явно перепугавшись, промямлил:

— Он у Смердякова…

Ну да, мерзопакостный сынуля-бастард, будущий убийца, прислуживает папаше-насильнику! Право же, какой чудный тандем!