Пепел книжных страниц

— Беда Дмитрия Федоровича, и вы это наверняка уже сами поняли, что он влюбчивый человек, который разбрасывается на мелочи, упуская из виду главное в жизни. Однако под вашим чутким руководством он сумеет угомониться и остепениться — в этом у меня сомнений нет! Так что совет вам и любовь!

Катерина Ивановна, в глазах которой стояли слезы, прошептала:

— Ах, какая вы славная! Можно я вас поцелую?

Нина позволила, понимая, что сцена вышла все же совсем по-достоевски: надрыв, а потом всеобщая благодать.

— Вы такая… такая другая, Нина Петровна! — воскликнула гостья. — Сразу видно, что столичная барышня…

Нина не стала разубеждать ее, что в своем XXI веке жила в далекой провинции.

— Вы видите вещи в неожиданном ракурсе и находите решение любой проблемы! Как справедливо то, что вы сказали о Мите… то есть о Дмитрии Федоровиче! Но посоветуйте мне, что делать с… известной особой? Он ведь с ней связался, бывает у нее. Как мне его от него отвадить?

Нина вздохнула — похоже, в XIX веке не было не только холодильника

, но и телевизора с «мыльными операми», а также Интернета со стрим-ресурсами, а помимо этого, консультаций у психолога по семейным вопросам.

И эта роль предназначалась именно ей.

Вспомнив Славика, на котором по-кавалерийски скакала пышногрудная блондинистая работница отдела аспирантуры, Нина со вздохом произнесла:

— Патентованным рецептом, увы, не обладаю. Сама оказалась не так давно в подобной ситуации и могу сказать, что надо проявить жесткость — и завершить отношения, таковыми переставшие быть уже, вероятно, давно. А что касается вас и Дмитрия Федоровича, то, думаю, не все так запущено. Извините, хотела сказать, не все так безнадежно. Отчего-то сдается мне, что он уже потерял интерес к известной особе

, так что теперь сможет вернуться к вам. Советую, однако, дать ему понять, что возвращение к вам — это не нечто само собой разумеющееся, а великая, ему лично вами дарованная милость. Мужиков надо держать в ежовых рукавицах, но так, чтобы они этого не замечали…

Вдруг (ну да, у Достоевского в каждом пятом предложении это прилипчивое вдруг, которое только недалекими литературоведами, в первую очередь зарубежными, принималось за индикатор полной непредсказуемости бытия загадочной русской души, а не за то, чем оно являлось в действительности: элементарным словечком-паразитом в скорострельном тексте, созданном автором, который частенько творил, крайне поджимаемый сроками сдачи рукописи издателю) дверь гостиной отлетела в сторону, и на пороге возникла та самая известная особа, о которой они вели речь — Грушенька, за спиной которой, запыхаясь, делала какие-то знаки растрепанная служанка.

— Она ворвалась, ничего не стала слушать, прямо сюда ринулась… — затараторила та, но Нина отослала говорливую девицу и, посмотрев на скотопригоньевскую мадам Помпадур, произнесла на французском (благо, что знаний на эту фразу у нее кое-как хватило):

— Чему обязана вашим вторжением, мадемуазель?

Грушенька — в дорогом темно-синем платье, с тяжелыми сережками в ушках, с платком дивного узора на голове — прищурилась и ответила:

— По-французски не разумею, нет у меня образования.

И, в упор посмотрев на тотчас вспыхнувшую Катерину Ивановну, заявила:

— Я другим беру!

— Неужели борзыми щенками? — перефразируя Гоголя, спросила Нина, не теряя самообладания. — Аграфена Александровна, все же врываться в чужой дом без приглашения стыдно. Итак, на этот раз по-русски: чему обязаны вашим вторжением?

Катерина Ивановна, подскочив, обратилась к Нине:

— Ах, милая Нина Петровна, я могу задержаться, если вы не желаете оставаться тет-а‑тет с этой… змеей подколодною…

Нина с улыбкой произнесла:

— Идите, милая Катерина Ивановна, наш разговор мы продолжим в другой раз. А с незваной гостьей я одна справлюсь!

Тем более, с учетом приоткрытой двери столовой, а также наверняка подслушивавших за дверью горничных, она была явно не одна.

Катерина Ивановна, намеренно глядя мимо Грушеньки, которая таинственно улыбалась, вышла в коридор, а Нина произнесла:

— Итак, Аграфена Александровна, чего вы от меня хотите?

Та, сняв платок и тряхнув искусно уложенными русыми волосами, прекрасно зная, что является настоящей русской красавицей, проследовала к двери столовой, захлопнула ее, а дверь в коридор распахнула еще сильнее — так подслушать их разговор, не попадая в поле зрения, было невозможно.

— Вы знаете, как меня зовут, что же, это избавит нас от тягостного этикета. Это лучше вы мне скажите, Нина Петровна, чего вы от меня хотите?

Такого вопроса Нина не ожидала.

Грушенька же, прищурившись, продолжила:

— Стоило вам появиться в нашем Скотопригоньевске, как все разительно переменилось. Дмитрий Федорович, который сох по мне, больше ко мне не ходок, а намедни, как я слышала, прилюдно, на коленях просил вашей руки!