Пепел красной коровы

Попробуй поверить, и дышащий в затылок тебе в утреннем автобусе покажется родным, и сведенные мышцы спины гармонично сольются с напирающей грудной клеткой, — навеки родные, мы продолжим путь, и неуместная интимность чужого дыхания уже не оскорбит тебя, — прибитые друг к другу волной, мы застынем в странной отрешенности, до самой конечной станции, и, проталкиваясь к выходу, отчужденно отстранимся, — еще чашку кофе, пожалуйста, — утро только началось, по крайней мере мне так кажется, и это утро среды, вот тут уже никаких сомнений, впрочем, и месяц, и год именно те самые, совершенно неправдоподобное число, состоящее из большого количества нулей, а когда-то их было значительно меньше, и протянутая буханка хлеба была теплой и живой, и по дороге обгрызалась малюсенькая корочка, а под ногами — шуршали листья, — невообразимых цветов, — дни праздников были помечены красным, и с узоров на стекле начинались каникулы и заканчивались в свое время, и до пугающей цифры с нулями было ох как далеко, и липовый чай с малиной еще был тягучим и ошеломительно горячим.

Вкус кофе кажется скорее напоминанием о вкусе, и, разминая хлебец пальцами, раскатывая хлебный мякиш, ты убеждаешься в том, что хлеб ненастоящий, — обилие ингредиентов, подробно перечисленных на этикетке, заставляет поверить в то, что правильное сочетание карбонатов и волокон гораздо реальнее какой-то там буханки, прижатой к груди одним пасмурным утром.

В отчаянье варишь яйцо — одно, — что может быть реальнее, чем скорлупа, прилипающая к кончикам пальцев, и крупинки соли на девственно гладкой поверхности.

В поисках единственно верной ноты ты перевернешь буфет и в смятении окинешь взглядом учиненный тобою беспорядок — посреди хлебных крошек и баночек с засахаренным вареньем ты найдешь рецепт собственного счастья многолетней давности, с капелькой корицы и несчитанным количеством яблок, выложенных на противень в день твоего рождения, пока не подлежащий сомнению и начинающийся одним прохладным сентябрьским утром, в щелочках полуоткрытых глаз, в поисках бесчисленных сюрпризов, на границе сна и рождающейся под одеялом улыбки.

Стрептомицин

Слушая Майлза Дэвиса.

Пока оно спит, я живу, — стоит ему зашевелиться, я начинаю тормозить, пытаясь нащупать границы и дотянуться до того, другого, — в многочисленных зеркалах отражается мое множественное «я», — вглядываясь в лица двойников, я веду диалог с каждым из них, приспосабливаясь к оттенкам, интонациям, разнице взглядов, восприятию. Каждый из них — это я, и не всегда ясно, кто же из них отвечает мне, — впечатываясь в толстое стекло пальцами, замирая на выдохе, ищу со-прикосновения, созвучия, наложения лекал на ускользающие блики, — что осталось от вас вчерашних, ты ли это, плывущая по улице с цветком в зубах, вся предвкушение — медлительная томная орхидея, нега и легкость, андалузская цветочница, отбрасывающая роскошную тень на оплавленный зноем булыжник, — ты ли это, блуждающая в поиске тепла взъерошенная птица, втягивающая ядовитую каплю абсента истонченными ожиданием губами, — или ты, с немым вопросом в опаленных бессонницей глазах, или ты, надменно поводящая плечами, или вон та, с циничной ухмылкой и сорвавшимся междометием, — не вернуть, увы, — я медленно прохожу вдоль окон и стен, касаюсь каждой, но они уплывают от меня — та, танцующая, сводит с ума, дразнит и смеется, — блеск ее глаз и походка мучительно напоминают, — кого же?

Пока оно спит, я живу, — ненасытное, алчное, оно вбирает в себя и редко отдает, оно выталкивает того, другого, уделяя ему фрагменты сна, часы чувственного наслаждения водой, пищей, ухода в сон и медленного пробуждения, — оно пробирается на рассвете, бесцеремонно расталкивая, садится у изголовья, заливаясь соловьем, дроздом, кукушкой, приседая на растопыренных вороньих лапах, выслеживая добычу, — странное существо, с цепкими пальцами, остроглазое, не закрывающее рта ни на миг, — я пытаюсь отделаться от него, но вживленный чип вгрызается, вторгается, подменяя собой драгоценные крупицы бессознательного, — оно обрушивается внезапно, — водопадом чужого красноречия, оно забирается в самые потаенные уголки, унося сокровенное, навсегда, без отдачи, — если распахнуть окно, все уйдет как наваждение, — затухающая на лету сигарета уподобится летящей комете, — утопая в сыром ворохе листьев, она испустит скорбный выдох, — будет просто дождь, просто рассветная блажь, просто сумерки, просто жизнь — такая, неправильная, неловкая, моя, любая, — пока оно спит, я сбегу, я прорвусь туда, где запах, цвет, вкус, ни единой мысли, осторожной, истрепанной, истертой многократным употреблением, захватанной чужими руками, — пока оно спит, мы недосягаемы, ограждены от вторжения, только не зажигай свет, пусть длится сон, пока оно спит, я отрываюсь, я лечу.

Рита Краузе