Пепел крестьянской Души

К циркулярному письму прилагалась инструкция о товарной блокаде. А на следующий день Инденбаум и член губпродколлегии Шкворченко подписали инструкцию, устанавливающую годовую норму, которую необходимо оставлять при исчислении хлебной развёрстки. Она гласила: «Членам семьи -13 пудов 20 фунтов; на посев -12 пудов на десятину; рабочим лошадям -18 пудов; жеребятам – 5 пудов; коровам – 9 пудов; телятам – 5 пудов. При исчислении на отдельных лиц допускается оставлять норму для прокорма скота в хозяйстве: от одной до трёх десятин – на одну лошадь; от 4 до 6 десятин – на одну лошадь и одного жеребёнка; от 6 до 10 десятин – на 2 лошади и 2 жеребёнка; от 11 до 15 десятин – на 3 лошади и 3 жеребёнка и т. д. Норма скота при одном человеке не остается, 2–3 человекам – на одного телёнка, при 4–7 человек – одна корова и один телёнок, 8-11 человек – на 2 коровы и 2 телёнка, 12–15 человек – 3 коровы и 3 телёнка и т. д. Хлеб неимущему населению отпускается только на один месяц».

Все нормы потребления скоту и людям и на высев, а также валовой сбор не подлежали никакому оглашению. И это было началом конца существования традиционного крестьянства на земле сибирской, до которого оставалось чуть больше месяца.

Глава десятая

Работы по заготовке сена плавно переросли в уборочную страду. Но небольшой перерыв между этими занятиями всё-таки выдался. Особенно радовалась такому событию молодёжь. Прекратившиеся на время летних сельхозработ посиделки возобновились с новой силой. Своими гуляниями до утра, весёлым звонким девичьим смехом, песнями, частушками и переливами гармоней они не давали покоя степенным жителям села. Активное участие в них принимал и Василий. Но того задора и молодецкой удали что раньше он уже не проявлял, а вёл себя спокойно и достойно. Сельские девушки заметили это сразу и сделали вывод, что их гармонист, голубоглазый красавец и завидный жених, в кого-то влюблён и готовится к семейной жизни. Но им было невдомёк, что некогда весёлый и куражистый парень просто повзрослел и стал лучше понимать жизнь, которая в последние годы постоянно старалась подмять его под себя. Он смотрел на молоденьких красивых односельчанок и почему-то вспоминал своих сестёр, которых колчаковские каратели избили нагайками. «Неужели у них нет судьбы другой, как только быть битыми? И что же мы за мужики такие, если не можем постоять за себя и за своих родных! Над нами издеваются все кому не лень, а мы исповеди божественные блюдём. Тёмный и несчастный мы народ! Когда хоть поймём, что никто нас не защитит от издевательств, кроме самих», – рассуждал Василий и от этого на его душе становилось ещё тяжелее. И забавы молодых, ещё не испытавших настоящего горя парней и девушек, его не вдохновляли на поиски той единственной, которая стала бы женой и хозяйкой дома. Даже Аверина Варвара, заметив в Василие перемены, однажды сказала: «Знаю, что твои родители собираются породниться с моими и хотят, чтобы мы поженились. И я бы, непременно дала своё согласие, если бы знала, что тебе небезразлична. Но моё сердце чувствует другое, я ему верю. Так что не будем друг друга и родных обманывать и делать вид счастливой пары». Её слова в первую минуту расстроили парня, так как он знал настрой своего отца, но уже в следующий момент Василий с благодарностью посмотрел Варваре в глаза и тихо произнёс: «Спасибо, что ты правильно меня поняла». После этого объяснения их товарищеские отношения не изменились, а, наоборот, укрепились.

В самом начале августа, согласно предписанию надзорной службы, Василий в очередной раз направился в волостную милицию, чтобы отметиться и расписаться в амбарной книге. Не доходя до избы, в которой размещалась милиция, он заметил запряжённые дрожки, в которых спиной к нему сидела девушка. Не зная ещё, кто это и даже не видя её лица, Василий ощутил в себе неотвратимое желание подойти к ней ближе и внимательно рассмотреть. С его стороны это был не самый лучший поступок, но совладать со своим желанием он впервые в жизни не смог. Словно почувствовав спиной что к ней кто-то приближается, девушка резко повернула голову и их взгляды встретились. Василий остановился и как околдованный стал медленно погружаться в её бездонные, небесного цвета глаза. Чем глубже он в них тонул, тем сильнее ему хотелось продолжать путешествие по бездонному царству. В глазах этой девушки было всё – воздушная чистота, душевная грусть, сердечная теплота, таинственная чувственность и призывная любовь. В это мгновение Василий ни о чём не думал. Единственное, чего он хотел, так это чтобы волшебная сказка, в которой он оказался, как можно дольше не прерывалась.