Пепел над пропастью. Феномен Концентрационного мира нацистской Германии и его отражение в социокультурном пространстве Европы середины – второй полов

Нацистский режим в этой же координате своей логикой и последствиями действий на несколько лет обогнал привычные формы логики и схематизм поведения. «Только представим, – говорилось в секретном докладе об убийстве 5000 евреев в июне 1943 года, – что об этих событиях станет известно другой стороне и она будет их использовать. Вероятнее всего, такая пропаганда не будет иметь воздействия только потому, что люди, читающие и слышащие об этом, просто не будут готовы этому поверить»[598]. О том, что нацисты в концентрационных лагерях говорили узникам, что, даже если последние выживут, их рассказам все равно не поверят, свидетельствуют многие уцелевшие заключенные. Расчет оказался верным: действия нацистов заставляли «противника» не верить, задавать вопросы и терзаться сомнениями, на которые уходило время и силы. Тем самым выигрывалось время для победы.

Недоумение, неверие, растерянность, необходимость осознать происходящее отмечены в воспоминаниях очевидцев. Киевлянка Ирина Хорошунова, услышав, что киевских евреев гонят в Бабий Яр, записала в дневнике: «Не знаю, что там. Одно знаю – происходит что-то ужасное, страшное, что-то невообразимое, чего нельзя ни понять, ни осознать, ни объяснить»[599]. Актриса Киевского театра драмы Д. Проничева, которая выжила во время расстрелов в Бабьем Яру, вспоминала, что, когда шла с тысячами евреев к месту казни, не верила в то, что гибель возможна, и задавалась вопросами: «Особенно странными были эти близкие пулеметные очереди. Она все еще не могла и мысли допустить, что это расстрел. Во-первых, такие огромные массы людей! Такого не бывает! И потом – зачем?!»[600] Л. Лангфус приводит эпизод, которому был свидетелем, как некий молодой человек буквально на пороге газовой камеры воззвал: «Братья-евреи! Не верьте, что вас ведут на смерть. Невозможно помыслить такое, чтобы тысячи невинных людей вели вдруг на ужасную смерть. Это исключено, на свете не может быть такого жестокого, дрожь наводящего злодейства. Те, кто сказал вам это, определенно имеют какую-то цель»[601]. «Прибывшие не чувствовали за собой никакой вины. Не понимали, что с ними происходит»[602], – вспоминала бывшая узница К. Живульская.

Х. Арендт, оказавшаяся сторонним наблюдателем, вспоминала, что даже ей понадобилось время, чтобы осознать происходящее: «Мы узнали про Освенцим в 1943 году. И мы сначала не поверили, потому что с военной точки зрения это было ненужно и необоснованно. Мой муж – бывший военный историк, он понимает что-то в этом деле. Он сказал, не будь легковерной, не принимай эти истории за чистую монету. Они не могут зайти так далеко»[603]. При этом нередко, даже когда происходящее становилось очевидным, ясности не наступало, так как понимание происходящего было равносильно потере рассудка. «Я думал о том, что жгли живых, и говорил себе: нет, невозможно, иначе бы я рехнулся», – вспоминал Э. Визель[604].

С этой вывернутой наизнанку логикой узникам и наблюдателям приходилось сталкиваться и в деталях. Одной из таких деталей был уже упоминавшийся лозунг «Arbeit macht frei» («Труд освобождает»), сознательно размещенный именно на главных воротах Освенцима, Заксенхаузена, Терезина и Гросс-Розена, а не на каком-либо здании внутри лагеря. Таким образом, он мог быть прочитан только с внешней стороны. То есть он был обращен к тем, кто входит, а не к тем, кто внутри. Этот лозунг был знаком двух параллельных миров, существовавших в Концентрационном мире: мира эсэсовцев и мира заключенных. Каждый из этих миров воспринимал лозунг в своем языке, и в обоих случаях он выглядел абсурдом и уводил человека за пределы реальности.

Узник, только попавший в лагерь и прочитавший лозунг снаружи, воспринимал его как указание на то, что, трудясь честно, можно освободиться из лагеря, и это поддерживало в нем иллюзии ровно столько времени, сколько требовалось для его переработки лагерной средой. Узник Освенцима П. Леви, «читавший» этот лозунг изнутри, расшифровывал его с позиции эсэсовцев совершенно иначе: «Работа – это наказание и страдание, и это не для нас, героев и лучших людей Рейха. Это для вас, врагов Рейха. И единственная свобода, которая вас ожидает, – это смерть». Эта позиция совпадала и с позицией старых узников. Далее Леви пишет: «Если бы фашизм победил, то эта надпись была бы на любом рабочем месте»[605]. Это один из самых характерных примеров. В целом же почти каждая деталь Концентрационного мира, почти каждая подробность его жизни и быта вызывала вопросы: «Что это?», «Для чего это?», «Какой в этом смысл?», «Что это значит на самом деле?».