Пепел над пропастью. Феномен Концентрационного мира нацистской Германии и его отражение в социокультурном пространстве Европы середины – второй полов

После этого издания наступил значительный перерыв и активно такого рода воспоминания продолжили издаваться (очевидно, проходя серьезную цензуру) только с конца 1950 – начала 1960-х годов (А. Никифорова, Ю. Пиляр, М. Придонов, С. Смирнов, М. Темкин, А. Лебедев, Н. Масленников, А. Мельник, С. Голубков, А. Пирогов, А. Иосилевич, В. Сахаров, К. Брендючков, Г. Поливин и др.[129]), однако эти источники, в силу указанных выше причин, тоже недостаточно репрезентативны. Авторы мемуаров сосредоточены главным образом на двух аспектах: зверствах эсэсовцев и внутреннем или открытом сопротивлении лагерному режиму (саботаж, создание подпольных групп и т. д.)[130]. Во многом это было связано с тем, что форму и характер воспоминаний в СССР, в отличие от Запада, должен был определять основополагающий принцип советской культуры – социалистический реализм, имеющий четко очерченные жанровые особенности.

Генрих Гиммлер (в центре) и Рудольф Гесс (первый справа) изучают модель расширения концлагеря Дахау. 1936 г.

Однако вписать в концепцию социалистического реализма воспоминания узников концлагерей было чрезвычайно сложно в силу отсутствия (по понятным причинам) в советской литературе жанра воспоминаний о пребывании в местах заключения как советских, так и нацистских. В 1920—1930-х годах существовал жанр воспоминаний политкаторжан о дореволюционной каторге, тюрьмах и ссылках, но приемы и методы, выработанные для оформления этих воспоминаний (связь с актуальными для времени написания и времени издания проблемами истории революционного движения, обязательная критика немарксистских позиций и подходов авторов, ссылки на эпоху, идеологическое структурирование) не годились для мемуаров бывших узников концентрационных лагерей. Однако и те немногие воспоминания узников, которые могли быть изданы, уже во второй половине 1960-х годов появляются в печати все реже, в то время как за пределами СССР в это же время наблюдается резкое увеличение изданий источников по истории и быту нацистских концентрационных лагерей.

В целом ни в источниках, ни в историографии советского периода не делалось попыток глубокого осмысления произошедшего, масштабной рефлексии полученного опыта и знаний. Такие попытки были впервые сделаны совсем недавно и принадлежат историку Л. Макаровой, философу В. Подороге[131], а также автору настоящей работы[132].

Центром научных интересов доктора исторических наук, профессора Л. Макаровой является идеология национал-социализма, рассматривая которую она уделяет значительное внимание концентрационным лагерям нацизма как одной из самых репрезентативных форм гитлеровского режима. В своих статьях[133], диссертационном исследовании[134], монографии[135] она рассматривает лагеря как важнейшее условие существования нацистского государства, а узников – как ключевой объект воздействия идеологии нацизма, объект, в котором эта идеология приобретала законченное воплощение. Рассматривая различные аспекты внутреннего мира и быта лагерей (от одежды и питания до видов работы и смерти заключенных), Л. Макарова подробно анализирует формы психологической и социальной деформации личности человека в Концентрационном мире, детально останавливаясь на метафизической сущности этих аспектов и раскрывая их семиотическую стратиграфию, смысловое и онтологическое содержание.

В. Подорога рассматривает нацистские лагеря как апофеоз Абсолютного Зла, предсказанного Ф. Кафкой и отраженного С. Беккетом, Зла, оказавшего влияние на всю общественную мысль послевоенной Европы. Следом за Х. Арендт В. Подорога показывает, что проблема зла стала одним из главных вопросов послевоенной европейской интеллектуальной жизни. Однако в своей работе В. Подорога проводит параллели между системой ГУЛАГа и нацистскими лагерями, что, на наш взгляд, является ошибкой (подробнее об этом ниже). В статьях автора настоящей работы намечены основные черты феноменологии смерти, насилия и некоторых бытовых подробностей существования Концентрационного мира, и эти статьи стали теми зернами, из которых выросла данная монография.