Пепел над пропастью. Феномен Концентрационного мира нацистской Германии и его отражение в социокультурном пространстве Европы середины – второй полов

Наиболее ярко предчувствие грядущей катастрофы выразилось у Ф. Кафки, персонажи которого, по мнению В. Подороги, «современному читателю кажутся предвозвестниками того страшного опыта, который потом части европейского человечества пришлось пережить»[177]. Роман «Процесс», в котором человека судят по законам, о которых он не знает, и в конце концов казнят непонятно за что, с поразительной точностью воспроизводит ключевые черты будущей системы, в которую войдет и Концентрационный мир. «Нет сомнения, – говорит главный герой, – что за всем судопроизводством, то есть в моем случае за этим арестом и за сегодняшним разбирательством, стоит огромная организация. Организация эта имеет в своем распоряжении не только продажных стражей, бестолковых инспекторов и следователей, проявляющих в лучшем случае похвальную скромность, но в нее входят также и судьи высокого и наивысшего ранга с бесчисленным, неизбежным в таких случаях штатом служителей, писцов, жандармов и других помощников, а может быть, даже и палачей – я этого слова не боюсь. А в чем смысл этой огромной организации, господа? В том, чтобы арестовывать невинных людей и затевать против них бессмысленный и по большей части – как, например, в моем случае – безрезультатный процесс». Он нанимает адвоката, который говорит ему, что единственно верный путь – это приспособиться к существующим условиям и не выступать против них. Тюремный капеллан предлагает «осознать необходимость всего», а выводом является то, что «ложь возводится в систему»[178].

Указанные выше ужасы кафкианских миров, которые в то время казались абсурдом, а сегодня превратились почти что в общее место, а также многие другие опережающие время свидетельства стали характерным проявлением известного «феномена массового предвидения», который нередко наблюдается на грани катастроф и заключается в том, что если народ, страну, регион впереди ждут по-настоящему серьезные испытания, войны, потрясения, то их энергия словно доходит из будущего, вызывая творческий подъем и озарения у людей настоящего. Так, у Петрония и Апулея в их сплетениях разных «басен на милетский манер» и анекдотах, в их вульгарной жажде жизни, саrре diem и демонстративном наслаждении всеми ее благами можно видеть прозрения отдаленной гибели Римской империи. У Ф. Бэкона в «Новой Атлантиде» видны зарницы английской буржуазной революции, у Д. Казановы и Сен-Симона – предчувствия Французской революции, а у В. Маяковского и многих его современников – переворота 1917 года. В приведенных свидетельствах, текстах, фотографиях (и не только этих) можно отчетливо видеть грядущие Освенцим и Бухенвальд. Этих «свидетелей будущего» безусловно слушали и слышали, однако помешать катастрофе им не удалось. Заработал механизм неукоснительного приближения конца, который должен был наступить вопреки всем усилиям предотвратить его. Итогом стал Концентрационный мир – фатальный диагноз для европейской цивилизации.

Система

Концентрационный мир после краткого периода становления превратился в государство, обладающее территорией, городами, инфраструктурой, экономикой, культурой. Прежде всего это государство (или даже «вселенная») было огромных размеров. Его основой были масштабные «мегаполисы», среди которых один только лагерь Освенцим (Аушвиц) насчитывал в длину 12 километров, в ширину 8 километров и занимал площадь 175 гектаров[179], напоминая античный «город-государство». За ним шли десятки городов-лагерей поменьше (Дахау, например, занимал всего шесть гектаров). Меньше всего по размерам были лагеря смерти, так как в них не было необходимости строить здания для постоянного пребывания и обслуживания охраны и узников, – все прибывающие туда почти сразу уничтожались. Лагеря делились по функционалу – для простых военнопленных (Stammlager), пересыльные (Durchgangslager), для военнопленных командного состава (Officierlager), трудовые (Arbeitslager), лагеря смерти (Vernichtungslager) и т. д. Существовали даже лагеря, где концентрировались деятели искусства, театра, кинематографа, как, например, Вестерборк (в нем ставились пьесы Шекспира, были прекрасные музыкальные ансамбли и хор) или Терезиенштадт – в последнем процветала (пусть и недолго) музыкальная и театральная жизнь, «настолько разнообразная и насыщенная, что ей мог бы позавидовать какой-нибудь небольшой европейский город»[180].