Пепел над пропастью. Феномен Концентрационного мира нацистской Германии и его отражение в социокультурном пространстве Европы середины – второй полов

Следует обратить внимание на то, что и «столица» Освенцим, и указанные лагеря создавались именно как «лагеря уничтожения», «лагеря смерти», в то время как лагеря на территории Германии, в большинстве своем созданные ранее 1940 года, такие как Бухенвальд, Дахау, Маутхаузен, Заксенхаузен и др., статуса «лагерей смерти» не имели, невзирая на то что в них массово уничтожались заключенные. То есть новая территория империи была маркирована как пространство, которое должно быть освобождено от населения как пространство смерти, в противовес «Западному сектору» – Германии, где в лагерях людей не уничтожали, а «исправляли трудом». Граница Третьего рейха отныне в буквальном смысле проходила по границе бытия и небытия, и пересекающие ее либо уничтожались, либо – «расчеловеченные», в ничтожно малом количестве – сохранялись для нужд империи.

Карта филиалов концлагеря Аушвиц

В результате возникла дихотомия. Освенцим (восточная столица), при всех отличиях, стал по «изнаночному принципу» изоморфен западной столице, Берлину, с той разницей, что Освенцим был столицей без столичности, его население не имело статуса горожан и было причислено к сообществу неэффективных и лишних людей, в отличие от полезных и нужных жителей Берлина. Освенцим не был столицей ровно в той степени, в которой захваченные территории не были Германией, и точно фиксировал это положение вещей.

Амбивалентность двух столиц проявлялась и в том, что Берлин утверждал и гарантировал бытие «Тысячелетнего рейха» (то есть вечное бытие), Освенцим – тотальное и вечное небытие, но и там и там общей точкой схождения была вечность, отсутствие времени. Освенцим своими бараками, крематориями, рампами[190] точно так же отрицал красоту, эстетизм и монументальность стиля жизни империи, как Берлин утверждал их в величественных архитектурных утопиях А. Шпеера. Но наличие и того и другого было необходимым условием государственного существования. Нацистская империя, в которой искали оправдание своей целесообразности и внутренней логики обе столицы, не могла существовать ни без Освенцима, ни без Берлина.

Небольшие в большинстве своем по размеру, лагеря концентрировали в себе мощную «энергию выживания» и «энергию смерти», которая неизбежно деформировала личности как заключенных, так и администрации. Лагеря становились местом абсолютной власти над географическим и людским пространством, местом поглощения пространства, когда, по словам Вольфганга Софски, «человек перестает быть осью собственного мира, а является лишь объектом в пространстве этого мира»[191]. Основная задача лагерей заключалась в сокрушении тела и разума людей, которые сопротивлялись процессу огосударствления человека, и ликвидации тех, кто считался ненужным новому порядку[192].

Концентрационный мир стал экспериментальной площадкой по созданию принципиально нового вида глобальной цивилизации тотального порядка, и эта тотальность должна была лежать в основе биологической, психологической и ментальной структуры людей, населяющих эту цивилизацию. «Мы работаем под землей и на земле, под крышей и на дожде, у вагонеток, с лопатой, киркой и ломом. Мы таскаем мешки с цементом, кладем кирпич, укладываем рельсы, огораживаем участки, утаптываем землю… Мы закладываем основы какой-то новой, чудовищной цивилизации», – писал Т. Боровский, вспоминая свое заключение в Освенциме[193].

Заключенные концлагеря Дахау изготавливают шипы для колючей проволоки

Начиная рассмотрение феномена Концентрационного мира, необходимо указать на одно важное обстоятельство. Концентрационный лагерь – это не тюрьма, не просто место изоляции человека от общества и уж тем более не место исправления. Это сознавала как сама администрация лагерей, так и заключенные. По свидетельству узника Дахау П. Нейрата, ближайший помощник коменданта лагеря Г. Барановски обратился к вновь прибывшим заключенным со словами: «Не ошибитесь. Это тюрьма, но это не тюрьма. Это концентрационный лагерь Дахау. Это имеет значение. Вы скоро увидите разницу»[194]. К чему приводят попытки пользоваться «тюремными» шаблонами для понимания реальности нацистских концентрационных лагерей, хорошо показал узник Освенцима П. Леви на примере его встречи со школьниками: «Один бойкий мальчик… задал мне традиционный вопрос: «Почему вы не убежали?» Я коротко перечислил ему причины, о которых пишу в этой главе. Немного смутившись, он попросил меня нарисовать на доске план лагеря… я выполнил его просьбу. Он несколько секунд внимательно изучал мой рисунок, задал несколько уточняющих вопросов, после чего предложил мне следующий план побега: задушить ночью часового, переодеться в его форму, добежать до подстанции, отключить электричество – тогда и прожекторы погаснут, и проволока будет обесточена, – после чего спокойно уходить. И добавил без тени шутки: «Если с вами еще раз такое случится, действуйте, как я сказал, и вот увидите, у вас все получится».