Пепел Нетесаного трона. На руинах империи

– И я не прячусь, сукин вы сын. Джонон запретил мне выходить на палубу.

– Тогда, конечно, вам ничего другого не остается. – Он, пожав плечами, повернулся к двери.

– Мы посреди моря Призраков – здесь делать нечего.

Киль поджал губы и прищурился в темноту.

– Мне придется переписать один абзац.

– Это вы о чем?

Он уставился в угол, по памяти цитируя текст:

– «Гвенна Шарп не была самой искусной среди кеттрал. Даже в ее крыле были бойцы сильнее, лучники метче, тактики предусмотрительней. Что выделяло Шарп среди других, делало ее подлинным командиром крыла, – это ее неукротимое сердце».

Она уставилась на закрывшуюся за ним дверь.

Неукротимое сердце…

Она закрыла глаза, прислушиваясь к биению в груди – запинающемуся, робкому, словно признавший поражение пленник.

«Шарп выделяло ее неукротимое сердце…»

Было ли оно таким когда-нибудь?

Гвенна вспомнила себя на баррикадах Андт-Кила. Вот она бросает вызов в лицо наступающим ургулам, вот ныряет в реку, чтобы подорвать затор, в уверенности, что на том ей и конец. Она вспомнила тогдашний восторг, и ужас, и угрюмую решимость, гнавшую ее вперед. Она вспомнила. Но, заглядывая в себя теперь, находила только клочки, осколки прежних чувств – груду бесполезного ржавого хлама. Историк в своей книге описывал не ее – другую, незнакомую женщину.

Вопрос: что бы сделала на ее месте та незнакомка?

Она медленно стянула с себя шерстяной плащ и растянулась на полу. Болело все: колени, плечи – словно все полученные в жизни раны, порезы, растяжения разом вернулись ее донимать. Она легла ничком, уткнулась в доски половиц. Чего бы ей хотелось, это так и лежать, но женщина из хроник Киля поступила бы иначе. Даже запертая в каюте, та несчастная сука не дала бы себе размякнуть. И Гвенна, преодолевая боль, уперлась ладонями в пол, подняла в планке прямое тело. Женщина из истории Киля часто повторяла это упражнение и однажды продержалась в нем до счета десять тысяч.

Дрожа, глотая слезы, Гвенна Шарп начала отсчет.

* * *

От упражнений легче не стало, но теперь хоть нашлось на что списать боль. Боль перетруженных мышц была привычна и, если не давать себе пощады, могла оттеснить другую, новую и глубокую, которой Гвенна не умела ни оправдать, ни объяснить.

Бег и плавание, разумеется, исключались, значит оставались тысячи отжиманий. И тысячи подъемов корпуса. Она держала планку, считая до бесконечности. Поначалу не покидала каюты, но здесь для настоящей разминки было тесно, и через несколько дней Гвенна выбралась на ют.

Она почти забыла, как ярко сияет солнце, и постояла немного, моргая, пока соленый ветер трепал волосы. Потом глубоко втянула морской воздух и на долю мгновения, на малую долю удара сердца снова ощутила себя собой – человеком, которого радует качание палубы под ногами и сила собственного тела. Потом она опустила взгляд и увидела внизу Чо Лу. Не его вина, что его дед явился в Аннур из Домбанга – если на то пошло, и дед ни в чем не виноват, – но парень напомнил ей город и людей, которых она там убила или оставила на смерть. Она уже отворачивалась, решив возвратиться в каюту, когда ее остановил голос первого адмирала.

– Будь вы моим офицером, я приказал бы высечь вас за появление на палубе в таком виде.

Он говорил ровным, трезвым тоном, но слова поначалу показались ей бессмыслицей. Какой еще вид? Потом она оглядела себя – мятую форму, которую не снимала с самого выхода из порта, грязь в складках ладоней. Она не мылась. Говорила себе, будто из-за запрета покидать каюту, а на самом деле не видела смысла. Разбитого вдребезги не склеишь, оттирая рожу, так что не стоит и стараться.

Она приказала себе выпрямить спину и медленно повернулась лицом к Джонону лем Джонону.

Ей снова подумалось, что он выглядит не столько адмиралом, сколько актером, много дней репетировавшим его роль: блестящие пуговицы, золотое шитье, тщательно вычищенный мундир, короткая стрижка, квадратный подбородок, блеск белых зубов. Только презрительная усмешка казалась не на месте.

– Прошу прощения, адмирал, – сказал она. – Я упражнялась…

Она запнулась. Это прозвучало смешно.

– Упражнялись…

И ответ был холодным, бесстрастным, но от него тянуло презрением.

Моряки на палубе занимались своими делами, но Гвенна чувствовала на себе их взгляды. Под тяжестью этих взглядов ее тянуло съежиться.

– Я слышал, что кеттрал вдвое сильнее среднего мужчины, – раздался за спиной голос Киля.

– Я не кеттрал, – ответила она, – и не мужчина.

– Тем не менее мне любопытно, – сказал историк.

Она машинально покачала головой. Однако Джонон взглянул на нее внимательней.

– Полезно было бы, – задумчиво протянул он, – раз и навсегда покончить с небылицами о непобедимости кеттрал.

– Кеттрал можно победить.

– Знаю, – ответил он, – но на этом корабле все росли на сказках о неодолимых воинах империи. Для них было бы поучительно узреть правду.

Поразмыслив, адмирал обернулся к молодому голому по пояс моряку, сворачивавшему канат в нескольких шагах от него и старательно прятавшему глаза.

– Рабан, – подозвал адмирал, – поди сюда.

Моряк, бросив канат, встал навытяжку.