Пепел перемен, Том 1: Пыль и сталь

Вернувшись, обрадованный гном запустил руку за пазуху и положил на стойку квадратный кусочек металла с дыркой посередине.

– Можно даже верёвку продеть и на шею, как амулет! – поспешно добавил он.

– Верёвку на шею надеть я всегда успею. А вот удача – первостепенная для наёмника штука. Вот, держи, – Таринор вложил серебряный марен в пухлую ладонь гнома, – на комнату хватит. И постарайся не спустить его на выпивку.

– Куда уж там… – отмахнулся Агдаз. – Со здешними ценами мне и пустую кружку понюхать не дадут. А ты славный малый, душевный! Слушай, раз такое дело, вот, держи, – гном откуда-то достал колоду карт, перевязанную тесьмой. – Ко мне они попали случайно, а я, знаешь, совсем не азартный, а тебе поди и пригодятся – ну, мало ли, время скоротать. Хочешь – прямо сейчас сыграем? Правда, из меня тот ещё игрок. Я больше по костям…

– Ты лучше отдыхать иди, а то глядя на тебя самого в сон клонит.

– Ладно уж! Спасибо тебе, выручил! – гном радостно пожал Таринору руку. – Будешь в Могримбаре, обязательно меня разыщи, угощу славной медовухой! А карты всё же забери. Уж не знаю, кто их делал, но постарались на славу. Король пик – вылитый покойный Альберт Эркенвальд, один в один как на старых монетах. Дама – королева Мерайя, земля ей пухом. Червовый король – Однорукий, королева червей – его жена, а валет…

В этот момент вернулся хозяин трактира с глиняным кувшином в руке.

– Вот, пожалуйста. Полкувшина, как и просили, – трактирщик перевёл взгляд на Агдаза Кригга и нахмурился. – Неужто у господина гнома снова в горле пересохло?

– Нет уж, я спать пойду. А ты, Таринор, бывай. Счастливого пути!

Агдаз похлопал наёмника по плечу, с видимым удовольствием положил на стойку монету и направился к лестнице. Пока грузный гном поднимался, трактирщик попробовал серебро на зуб и поставил кувшин рядом с колодой карт.

– А это ещё что такое? Не ваше ли?

– Теперь моё, – наёмник поспешно спрятал карты в сумку и добавил: – Подарили.

– Не сочтите за грубость, господин, да только не стоило бы вам эти карты каждому встречному показывать. Уж не знаю, что за умник повадился их в виде королей и лордов делать. Люди как играть засядут, так обязательно потасовка будет. Выясняется, что одни воевали за чёрных, другие за красных, а дальше – дело известное…

Таринору были знакомы слова трактирщика. Семь лет назад Энгату охватило пламя восстания. Прежний король происходил из династии Эркенвальдов, правителей иноземной Ригенской империи, что властвовала над страной со времён Эдельберта Завоевателя, поэтому верные ему силы выступали под чёрным знаменем с золотым орлом. Герб же Эдвальда Одеринга, лидера победившего восстания и нынешнего короля, которого простой люд звал Одноруким, изображал золотого грифона на красном.

– Полагаю, вас тоже война стороной не обошла, – осторожно заметил трактирщик.

– Неужто на лице написано? – мрачно ответил Таринор. – И обращайся ко мне на «ты», я не рыцарь и не лорд. Мы с тобой оба люди простые, ни к чему нам это «выканье». И я уж точно не из тех болванов, что устроили бы погром из-за цвета тряпки, которую носили семь лет назад. Для меня уже нет ни чёрных, ни красных. Ни орлов, ни грифонов. Всё это в прошлом. Да, я воевал за Однорукого, но не делаю из этого ни тайны, ни повода для гордости.

Трактирщик пригладил усы и вдруг погрустнел. Он отвернулся будто бы за кружкой, но не торопился поворачиваться обратно.

– У меня война брата забрала. Где-то на востоке битва большая была, там он голову и сложил. Я даже не знаю, где его схоронили.

– Понимаю, – сочувственно отозвался Таринор. – Тебя самого-то как звать?

– Уилл…

Трактирщик потянулся к полке, но вдруг окно распахнулось от ветра, и он бросился запирать ставни.

– Поганая нынче весна, холодная, – проворчал он, возвращаясь. – Дожди, грязища. Да и Однорукий снова налоги поднял…

– Уилл, значит. А полностью как? Уильям?

– Ну, вообще… Вильгельм, – с неохотой ответил трактирщик, опасливо взглянув на наёмника. – Да, ри́генское имя. А брата моего Вольфгангом звали. И воевал он за Эркенвальда. Как его вспомню, так… – в глазах мужчины застыли слёзы. – Я ведь его отговаривал. Говорил, мол, за убийцу сражаться собрался? Он же собственную жену придушил вместе с новорождённым сыном! Не мудрено, что Однорукий восстал. Вот ты бы, спрашиваю, не стал бы за сестру мстить, кабы её муж прибил?

– Видать, не подействовали уговоры?

– Увы. Знаешь, что он сказал мне, перед тем как уехать с военным обозом? Мятежник, говорит, есть мятежник и место ему в выгребной яме. Вольф не сомневался, что вернётся. Не думал, что это будет последнее, что я от него услышу. Вроде как последние слова – и про выгребную яму… Ай ладно, чего прошлое ворошить.

Трактирщик отвёл взгляд и поставил на стойку кувшин. Пока кружка наполнялась тёмно-красной жидкостью, Таринор бросил рядом два серебряных марена.

– Жаль твоего брата, Уилл. Я не горжусь тем, что делал, и никогда не считал подвигом то, что люди порой творят на войне. По мне так настоящий подвиг – пройти через всё это дерьмо и остаться человеком. Такое не каждому по силам.