Пепел прошлого

Устинов в течение долгих десяти минут слушал наставления и советы, как следует поступать в таких вот «гнилых» ситуациях, которые сложились помимо твоей воли. Выходило, что никак. Надо просто продолжать делать свое дело – лечить людей и не лезть ни в какие сомнительные предприятия.

– А то даже я, док, не смогу вам помочь, – обеспокоенным голосом закончил он.

– Да я и не собирался, – честно признался Устинов. – Просто хотел быть подготовленным и знать, чего мне ждать за мои добрые дела.

– Я понял, – точно не поверил его собеседник. – Но тачку постараюсь пробить. Да и это… Док, будьте осторожнее.

Они тепло простились. Устинов выключил горелку под кастрюлей с гороховым супом, снял крышку и втянул в себя невероятный аромат наваристого супа с копченостями. Пора было пообедать.

Его обеденный стол был накрыт клетчатой скатертью с каким-то невероятным покрытием – капли воды скакали по ней, как ртутные шарики. Смело можно было скатерть не трогать, а он все равно заворачивал край и ставил тарелки на голую столешницу. Потом вытирал ее, возвращал клетчатую ткань на место, разглаживал ее руками и сверху ставил вазу с удивительно красивой композицией сухих цветов. Это был подарок ко Дню медика два года назад от Татьяны Ивановны. Цветы покрывались пылью, обметать ее было крайне неудобно, из букета что-то постоянно сыпалось. Цветы давно ему надоели, но выбросить их он не решался – это хоть как-то разбавляло его холостяцкое жилище, делало намек на уют.

Устинов ел суп и внимательно рассматривал сухие стебли. Может, избавиться от этого букета уже сегодня? Сколько можно мусорить? Два года он мозолит ему глаза, и два года Устинов порывается с ним расстаться. В чем дело?

Он замер. Ложка зависла над тарелкой. Он задумался.

Да, все дело в его природной нерешительности, слабоволии. Он ведь как живет? Да – надо! И тут же: а может, нет, пусть все остается как было? Потому и один до сих пор, ни семьи, ни детей. Один в этих стенах с этим чертовым сухим букетом, который так боится выбросить.

Он с грохотом швырнул ложку на стол, резко встал, схватил глиняную вазу со стола, шагнул к мусорному ведру и неожиданно остановился.

Ему показалось или в окошко веранды кто-то постучал?

Устинов прислушался. Нет, не показалось, кто-то стучит: осторожно так, тихонько. Кто это может быть? Он вернул вазу с надоевшим букетом на место и пошел к выходу, на ходу соображая, что никто из местных никогда так не стучит. У всех есть его номер мобильного, если что, звонят и просят о помощи. Или в звонок на калитке – те, кто живет по соседству.

Кстати, а он запер калитку или нет? Запер! На ней доводчик, она сама захлопывается. Тогда кто мог…

Ответ он получил через минуту, открыв входную дверь.

– Привет…

Не дождавшись приглашения, его недавняя пациентка шмыгнула мимо него на веранду. Она ногой толкнула входную дверь, прислонилась к стене, глянула с мольбой и спросила:

– Поможете?

Он оглядел ее. От своей одежды, выпачканной кровью, она избавилась, старого ватного одеяла при ней тоже не было. Сейчас она была одета в достаточно крепкий спортивный костюм черного цвета, джинсовую куртку и вязаную шапочку, натянутую по самые брови.

– Вас беспокоят ранения? – спросил он, пребывая в совершенной растерянности.

– Нет. Меня беспокоит тот, кто меня порезал, – ответила она с кривой усмешкой.

– В смысле? Он вам снова угрожает?

– Нет. Не уверена, что он вообще знает, что я выжила. Он думает, что я сгорела в доме, и пока это так, я жива. Как только он узнает правду, мне конец. И поэтому, доктор, сделайте так, чтобы он не узнал об этом как можно дольше! Хотя бы пока я полностью не восстановлюсь.

Она сползла по стене на пол, голова свесилась на грудь. Но она была в сознании – подняла руку, предостерегая Устинова, когда он хотел броситься ей на помощь.

– Я в порядке, док. Просто очень устала. И очень хочу есть. Чем это у вас так вкусно пахнет? Суп? – Она глубоко вздохнула.

– Суп.

– Гороховый?

– Гороховый.

– Отлично.

Она неуклюже поднялась на ноги и зашагала следом за ним в дом. У порога она разулась, сняла шапку и джинсовую куртку, распушила волосы и даже показалась Устинову симпатичной. Он заставил ее тщательно вымыть руки, усадил за стол, поставил перед ней тарелку с супом, потом наложил тушеных овощей. Она ела медленно, болезненно морщилась, но съела все. От чая и кофе отказалась.

– Простите меня, – произнесла она, как только он убрал со стола посуду и вернул на место клетчатую скатерть.

– Есть за что? – Он сел напротив и строго глянул. – Я не сообщил о вас в полицию, хотя и не уверен, что поступил правильно.

– Все в порядке. Я никого не убивала и не поджигала дом. Я хотела сбежать, но он догнал меня, пырнул ножом и оттащил к дому, чтобы сжечь заживо. Он даже… – Ее голос задребезжал, глаза наполнились слезами. – Он даже не посмотрел, жива я или подохла от его ножа. Он даже не глянул! Если бы не эта шальная баба, я бы… Я бы сгорела заживо!

– Вы о той женщине, которая привезла вас сюда?