Пепел революции

Кильчевский продолжал молчать, лихорадочно думая, что сейчас следует предпринять. Если бросить все свои силы против Беляева, может и есть шанс прорваться. Тем более, их локальный бой слышали все окрестности и наверняка сюда уже бегут солдаты.

— Ты не сможешь меня убить, старик. Раньше не мог, и сейчас не сможешь. Ты слишком мелок и труслив, старшие товарищи могут осерчать.

Он дико засмеялся и выдернул что-то кустов.

— Да, не могу. Но ты же не знаешь, почему. Ты вообще ничего не знаешь. Тобой манипулируют все, кому ни лень, а ты раздуваешься от своей важности.

К ужасу Кильчевского, оказалось, что это девочка, которой прикрывался старик. Они стали медленно приближаться.

— Отпусти ребенка, подлец, — голос Кильчевского дрогнул. Это не по правилам.

— А то что? Ну, можешь стрелять. Ты же у нас великий стрелок. Главное, девочку не порань, ей еще жить и жить.

— Отпусти ее. Я тебе горло перегрызу, если с ней что-то случится.

Старик снова хохотнул.

— Не по правилам, говоришь? А по правилам было забирать у меня жизнь? И ты сейчас грозишь смертью древнему старику? Я тебя умоляю, не позорься, придумай что-то получше.

Кильчевский подобрал один из пистолетов, более-менее исправный с виду и направил его на девочку.

— О, ставки-то повышаются! Молодец, Женечка. Тупой, но смелый.

Девочка была в каком-то трансе, то ли от ужаса, то ли от зачарования. Они подходили все ближе, пока не остановились в десяти шагах.

— Ну что, смотри. И ты, и я знаем, что пока убить я тебя не могу. Только я знаю реальную причину, а ты нет. Но пока у тебя иммунитет, ничто не запрещает мне испортить тебе жизнь. Я хочу, чтобы ты страдал! И ты будешь страдать!

— Что ты сделал с Оксаной, мразь?

Старик мерзко и похотливо захихикал.

— Мучайся, мучайся от неизвестности. Ты сам себя проклянешь, но так и не узнаешь правды. А давай еще немного повысим ставки. Я считаю до десяти, и если ты не придумаешь, как меня остановить, я вышибу этой малышке мозги. Начнем?

— Нет.

— Десять, девять…

Кильчевский попытался прицелиться, но старик ловко прикрывался за девочкой. Неподалёку в кустах уже матерились солдаты.

— Семь, шесть…

А если рвануть резко влево, тогда есть крошечный шанс, что он не успеет увернуться и рука с пистолетом по инерции будет направлена в сторону старикашки.

— Четыре, три…

Нет, не успеет. Надо стрелять в ногу! Пусть девочка останется инвалидом, но, по крайней мере, живой. Этот изверг же не сможет уйти!

— Один, ноль…

Прозвучал выстрел, почему-то особенно громкий в ночной темноте. Девочка медленно и с какой-то будто обидой повалилась на землю, а старик ее ласково придерживал.

У Кильчевского был такой шок, что нажать на курок в ненавистного врага даже не думал.

Тот хищно улыбнулся.

— Ну что, Женечка, теперь на твоей совести еще одна невинная жизнь. Как, хорошо тебе будет?

Он заржал сатанинским смехом, метнулся в кусты и исчез.

Кильчевского шатало. Не помня как, он ушел с этой поляны и чудом не попался рыскающим вокруг солдатам. Его разум ничего не соображал, даже чары незаметности не удались. Кильчевский полночи ходил по улицам и только под утро пришел в свой дом.

Он лег спать, а проснулся уже больным. Его терзали демоны, но не те, к которым он привык, а незнакомые, внутренние. Которые изнутри уничтожали его. Сколько уже человек из-за него погибло? Только в последнее время: тот, который томился в заключении у красных, Колков, эта безымянная девочка. Исчезнувшая Оксана. Ему было очень плохо. Всем, кто был с ним близок или хоть как-то касался его судьбы, была уготовлена смерть и страдания. Что с ним не так? Почему? Не лучше было бы ему уже давно умереть, поймав шальную пулю? Тогда бы точно остались живы множество людей. Но они умерли, а он живет и влачит свое бессмысленное существование.

За ним ухаживала его хозяйка, которая регулярно кормила и убирала. Она, конечно, думала, что это редкая разновидность брюшного тифа, а он ничего не собирался ей объяснять.

Так тянулось время, а Кильчевский балансировал между жизнью и смертью, между трезвостью и безумием. Однажды взгляд его упал на забытый и одинокий саквояж и постепенно вернулся к наркотикам.

Через несколько недель он начал ходить и понемногу гулять. Город полнился слухами, один невероятнее другого. Одни говорили, что красные потерпели сокрушительное поражение под Варшавой, и теперь поляки идут на соединение с ВСЮР.

Другие утверждали, что как они могли потерпеть поражение, если натиск красных в последние дни на Таврический фронт только усилился?

Третьи по привычке ругали союзников или искали каких-нибудь евреев, чтобы те расплатились за все, а не найдя их, принимались крушить витрины магазинов. Что было здесь правдой сказать сложно, но ясно было одно — для Крыма наступал решающий час. Для себя Кильчевский решил держаться поближе к порту, ведь не случайно на склады по ночам, в тайне, начали свозить разные грузы, а корабли, раньше стоящие на рейде, теперь были у причалов.