Пепел (СИ)

— Погоди, я еще не кончил! — я ухватил ее за бедра, принимаясь двигаться быстрее и глубже: вообще-то Лан всегда это нравилось, но сейчас она была взбешена. А я одновременно доставлял себе физическое и моральное удовлетворение: оказывается, бесить ее — неземное удовольствие! Лан сжала губы, закрыла глаза и принялась ждать. Продолжать, не видя реакции, было скучно, и я все-таки кончил. Потом поднял ее ноги так, чтобы колени прижались к лежащему на ее груди одеялу, и с чувством, но в меру нежно, похлопал ее по заднице. А что? Эдару можно, а мне нельзя? Я тоже муж! Н-но, красавица, н-но! А теперь тпру!

Лан все-таки вывернулась и возмущенно утопала в купальню. Я послал ей вслед воздушный поцелуй и отправился спать. Хороши северянки, а взбешенная Лан — еще лучше. О, боги, как же сладка месть!

Северяне у нас загостились: то ли Лан решила оставить их здесь на зиму, то ли навсегда переселила в столицу, было не ясно, но уже на следующий день и девицы, и мужики вместе со всеми утопали на работу. Мы с Бардосом тоже к ним присоединились. Сейчас, когда вовсю шел сбор урожая, особого выбора работ не было: все так или иначе оказывались в поле. И тут я по достоинству оценил северянок: работали они быстро, слаженно, да еще и песни пели. Тела их от работы разогревались, и они не стеснялись ходить туда-сюда в одних юбках, покачивая пышными грудями. Конечно, любоваться ими приходилось максимально осторожно: рядом все время крутился Закк. Гости его отлично знали, и он быстро стал душой их компании. Я ожидал, что он настроит всех против меня, но после победы на игрищах Закк, похоже, успокоился и перестал меня доставать.

— А правда, что вы — Страсть Великой Матери? — спросила одна северяночка, когда мы отдыхали после обеда, привалившись спинами к телеге.

— Правда, — подтвердил я, с трудом пытаясь оторвать взгляд от ее груди с аккуратными сосками и едва заметными линиями тонких венок. Северянка задумчиво и, похоже, не отдавая себе в этом отчета, водила по ним пушистой кисточкой ковыля. Сглотнув, я все-таки справился с собой и посмотрел ей в глаза — темно-карие, озорные, оттененные густыми бровями цвета воронова крыла и блестящей волной идеально гладких волос.

— А правда, что у вас… — она замялась, покосившись на мои штаны, оглянулась по сторонам и окончание вопроса прошептала мне на ухо, пощекотав его теплым дыханием и влажными губами.

— Правда, — улыбнулся я. Девица радостно оскалилась и захихикала. На ее щеках расцвел очаровательный румянец.

— Такой интересный мужчина, и принадлежит только одной женщине, — притворно посочувствовала она мне, в то время как в ее глазах сверкали озорные искорки. — Я начинаю завидовать Лан.

Она оглянулась, убедилась, что другие работники воспользовались передышкой и дремлют в траве, снова посмотрела на меня, и ее рука заскользила вниз по животу, бесстыдно нырнув в разрез юбки. Во рту у меня резко пересохло. Я облизнулся. Она тоже. До моих ушей долетел знакомый влажный звук. Меховая юбка все загораживала, но я и так неплохо представлял, что она делает. В паху потяжелело, а тело принялось разогреваться. Эх, не прав был Шаард, когда направил меня в столицу Асдара. На север мне нужно было, на север, к этим озорницам.

Я придвинулся к ней, жадно ловя каждый звук, но не делая ни одного компрометирующего движения. Северянка игралась с собой и покачивала грудью перед самым моим носом. Я откровенно разглядывал ее: а чего стесняться, если она сама себя так ведет? Вокруг нас дремали другие люди, но тем приятнее была эта странная игра. Я уже почти решил присоединиться к ней, когда кто-то рядом закашлялся, поднялся и пошел за квасом. За долю мгновения шаловливая ручка выскользнула из-под юбки и спокойно легла рядом с хозяйкой. О том, что здесь только что происходило что-то запретное, напоминали только ее затвердевшие соски и бугорок у меня в штанах.

— Меня зовут Ирилла, — сказала она низким грудным голосом, когда сказка закончилась, и пришло время возвращаться к работе. Я не стал ей ничего отвечать: мое имя она явно знала. Только проводил взглядом ее пышные формы и поплелся на свое место.

Наблюдать за северянками было приятно и увлекательно. Особенно если учесть, что других развлечений у меня не осталось: Лан обиделась на меня за ту ночь и не подпускала к себе. Конечно, я понимал, что переборщил, но не жалел об этом: я так устал быть самым мелким и ничтожным в этой стране. Это был мой протест, мой демонстративный жест. Пусть делает с этим, что хочет. Я устал. Устал жить в неволе, устал подстраиваться, устал ждать чуда. Пообщавшись со вспыльчивыми и эксцентричными северянами, я понял их. Понял их даже лучше, чем они сами: весной и осенью действительно ждешь перемен, а они не происходят. И от этого все внутри кипит, и хочется орать, драться и крушить все вокруг. Я чувствовал то же самое. Разумеется, я этого не делал. Но мне хотелось. Ох, как хотелось.