Пепел удачи

Антон открыл глаза. Разноцветная муть кружилась перед ним в веселом хороводе, медленно отступая, давая дорогу обычным зрительным образам и звукам. Он не помнил, когда в очередной раз лишился сознания. Прислушался к своим ощущениям, внутренне сжимаясь и готовясь к очередному прикосновению хирургических инструментов – нынешняя передышка вряд ли могла быть долгой. Противная, тянущая боль в правом боку сменила уже ставшее привычным жжение. Она здорово походила на зубную, только располагалась совсем в другом месте.

Каланин дождался, пока зрение не придет в норму, и огляделся. Он лежал на кушетке в той самой комнате, куда привез его Гарутин. По-прежнему голый, небрежно прикрытый какой-то материей, сильно побуревшей в районе живота. Во всем теле наблюдалась неприятная слабость, его слегка мутило, а в виски точно воткнули раскаленную проволоку и с садистским наслаждением ворочали ее туда-сюда. Рядом никого не было видно, только слабо шелестели включенные приборы на стойках.

Антон попробовал двинуться. Руки и ноги чуть отозвались, но полностью повиноваться отказались категорически. Звать кого-нибудь он побоялся, с ужасом подумав, что на его призыв откликнутся те самые мучители, которые так долго издевались над ним. Впрочем, он почему-то ни капельки не сомневался, что за ним и так вскоре придут.

Он не ошибся. Вот только вместо прежних извергов-врачей перед ним появился Звонарев. Егор подошел к нему все той же шаркающей походкой и, кряхтя, словно древний старик, присел в кресло рядышком. В руках каплей держал офицерский лучевик. Сначала Антон почему-то решил, что бывший приятель пришел убить его, но Звонарев сидел спокойно, опустив оружие стволом в пол, и следователь немного расслабился, хотя и прекрасно понимал, что направить лучевик на цель – дело ничтожной доли секунды.

Звонарев молчал, откинувшись на спинку и прикрыв глаза. Каланин, разглядывающий его с напряженным ожиданием, вдруг заметил то, на что раньше не обратил внимания. Броня космофлотца была прожжена импульсами в нескольких местах. Да что там говорить, непонятно было, как Егор вообще дошел до него – по логике вещей, с такими ранениями он должен сейчас тихо-мирно лежать где-нибудь в уголочке, дожидаясь неизбежного конца! Причем без вариантов.

– Егор, – негромко позвал Каланин, дико боясь того, что каплей мертв и уже никогда не откликнется. – Егор, ты жив?! Ты слышишь меня?!! Немедленно очнись! – Откуда-то донесся запах дыма. Антон прислушался. Нет, ему не показалось – где-то совсем близко что-то горело. Капитану даже почудилось, что он слышит треск пламени, радостно пожирающего подвернувшиеся на пути предметы. Каланин испугался. Сгореть заживо, не имея возможности спастись, – эта ужасающая мысль пронзила его подобно разряду молнии. – Егор! – Он орал изо всех сил, понимая, что это, быть может, его последний шанс на спасение. – Егор!!!

Через долгую-долгую минуту Звонарев шевельнулся, тяжело вздохнул и медленно открыл мутные от боли глаза.

8

Гарутина Егор ненавидел.

Еще в момент их первой встречи, тогда – в Новограеве, когда он чуть не выскочил из машины, чтобы потребовать у жандармов объяснений по поводу ареста кавторанга Фомина, и натолкнулся на взгляд незнакомца, стоявшего на тротуаре, внутри у Звонарева шевельнулось смутное, неосознанное чувство неприязни к этому человеку. Он и сам, наверное, не смог бы сформулировать точно, что же было не так с полковником, но в душе сразу же, точно предупредительное табло, загорелось: «Враг!» И пусть впоследствии проказница судьба распорядилась таким образом, что их жизненные дороги не просто пересеклись, но и оказались весьма тесно связаны друг с другом, каплей постоянно боролся с искушением выстрелить в командира «ярославичей».

И это при всем при том, что Гарутин неоднократно спасал Егора, всячески помогал ему, опекал и заботился. Да и относился он к каплею, судя по всему, достаточно дружелюбно. Так, как более старший и опытный товарищ относится к младшему. А вот поди ж ты, не лежала у Звонарева к нему душа, и все тут! Чувствовал Егор в нем какую-то фальшь, какую-то червоточинку, нечто, хм, неправильное, что ли? Глубоко враждебное – нет, не Егору, а людям вообще!

А уж когда Звонарев оказался, что называется, в теме и познакомился поближе с тем, чем был так истово занят «Ярославль» во главе со своим командиром в последние годы, это чувство окрепло еще больше. Картина, представшая перед каплеем, приводила в ужас. Он и представить себе не мог, до чего, оказывается, дошли определенные властные круги в своем стремлении построить новый порядок!

И если саму идею установления могучей Империи через упорный труд каждого гражданина Звонарев принимал всем сердцем, то вот способы, которыми достигалась эта цель на самом деле… Нет, он не был ханжой и прекрасно отдавал себе отчет в том, что выстроить по-настоящему сильное государство бескровно, пожалуй, никому не под силу, но, по его разумению, даже самые жесткие меры имели рамки, за которые просто нельзя выходить.

Никогда!