Пепел звезд

Ватными пальцами Юлька расстегнула два верхних крючка. «Болотноглазый» застыл, уставившись остекленевшим взглядом на Юлькину грудь, вырывавшуюся из сексуального черного шелка и кружева. Его мутные глазки увеличились вдвое. Свободной рукой грабитель ослабил шарф так, что стали видны его узкие потрескавшиеся губы, из уголка которых просочилась слюна.

– Ты… – выдохнул он. – Поедешь с нами, шлюха…

Юлька почему-то вспомнил Пьера, своего второго мужа. Его перекошенное лицо, когда он кричал: «Шлюха!» и бил, бил ее здоровенными кулаками по голове, плечам, животу… Она тупо смотрела на грабителя, не двигаясь с места.

Каким-то невероятным прыжком Сережа оказался возле нее. Он толкнул Юльку за прилавок, и она повалилась, как куль. Что-то оглушительно хлопнуло. Как разорвавшаяся в пути покрышка. Или пробка от шампанского. Только еще громче.

– Вася! – заверещал истеричным фальцетом чей-то голос, – он меня ранил, гад!

Раздались еще два хлопка. Взрыв ругательств, истошный вопль: «Ты убил его! Смываемся!» Топот, хлопанье дверьми, рев мотора на улице.

Юлька, на четвереньках, выползла из-за прилавка. Сережа лежал на полу, лицом вниз, подогнув под себя руку. Девушка-продавщица, размазывая черные подтеки туши по лицу, что-то бормотала себе под нос, будто молилась, трясясь всем телом, как при ломке или очень высокой температуре.

– Сережа, вставай, – Юлька потрепала паренька за плечо. – Они ушли.

Он не шевелился и не отвечал. Юлька перевернула его на спину.

Половина лица Сережи и часть слипшихся волос были залиты бурой жидкостью, сочившейся из черной, с рваными краями дырки на том месте, где раньше находился глаз. Ею же насквозь пропиталась камуфляжная рубашка охранника. Юлька медленно поднесла к лицу свои руки, которые теперь стали так же красновато-бурыми и пахли противно, сладковато. Несколько секунд она недоуменно их разглядывала, а потом закричала, что есть мочи:

– Помогите!!!

– Дамы и господа, – сказала накрахмаленная стюардесса, – наш самолет произвел посадку в аэропорту «Шереметьево-2» города Москвы. Температура за бортом…

«Ну, вот и все. Сказка закончилась», – подумала Марина, запахивая пальто из палевой норки.

За окном «Мерседеса» проплывали заляпанные грязью подмосковные дома.

– Все-таки обдумай мое предложение, – сказал Антон. – Я сниму тебе квартиру, где захочешь. Выберешь сама.

Марина покачала головой.

– Спасибо. Но я привыкла быть сама по себе. Вольной птицей. И не хочу меняться.

– Я тоже не хочу, чтобы ты менялась, – возразил Антон. – Ты нравишься мне такой, какая есть. Но это не значит, что ты должна прозябать в вонючей коммуналке.

– Но это МОЯ коммуналка. Я в ней хозяйка. Меня никто не может вышвырнуть из нее, когда надоем.

– Послушай, – недовольно поморщился Антон. – Я куплю тебе квартиру, если ты мне доверяешь. Ты пропишешься в нее, она станет твоей собственностью.

– Извини. Мы хорошо провели время, но дальше каждый из нас должен идти своей дорогой. Здесь наши пути расходятся, Антон.

Ни одни слова прежде не давались ей так тяжело.

– Вот как? – ей показалось, что в его лице что-то дрогнуло. – Это из-за моего образа жизни?

– Не только.

– Что же еще?

– Я сама, – глядя в окно, тихо произнесла Марина. – Когда я с тобой, я другая… Трудно объяснить. Иногда я чувствую себя глупой девчонкой. Мне это не нравится. И… я ни к кому не хочу привязываться.

Антон снял правую руку с руля, положил на ее запястье.

– Я тебя понимаю. Правда. Но от одиночества устаешь. Мы хорошо подходим друг другу. Может, попробуем жить вместе? Мне тоже нелегко это предложить.

– Я оценила твой героизм, – улыбнулась Марина. – Но это лишнее. Мы приехали. Спасибо тебе за все. Если что… знаешь, где меня найти.

– Это окончательное решение?

– Да.

– Ну… тогда прощай?

– Прощай! – Она не хотела встречаться с ним взглядом.

Через дверной проем в подъезде она смотрела, словно школьница, вжавшись в стену, как «Мерседес» бесшумно развернувшись, величественно проплыл миом мусорных баков. Затем, до боли прикусив губу, повернула ключ в поржавевшем замке.

Трезвый и злой Степаныч, в семейных трусах разгуливавший по коридору, увидев Марину, набрал воздуха в щеки и издал громкий непристойный звук.

– Привет, Степаныч, – сказала Марина. – Что застыл, как статуя в лучах заката?

Она порылась в новенькой сумочке, вытащила аккуратно сложенный «полтинник».

– На, сбегай в «ночной», купи что-нибудь, только не самое дерьмовое. Обмоем приезд.

Ада лежала на кровати и, глядя в лепной потолок, пыталась понять, когда же она перестала чувствовать себя счастливой.

Вот отец. Подбрасывает ее высоко-высоко над головой. Подбрасывает и ловит. И она не чувствует страха. Совсем. Никакого. Потому что знает – ее всегда подхватят его сильные руки. Сколько ей было? Шесть или семь? Он называл ее «принцессой», «своей любимой девочкой». А потом все кончилось.

Потому что он умер. Все закончилось с его смертью. Больше никто не звал ее «любимой девочкой».

Никогда.