Пепельное небо

— Я в порядке. Это все горловой вентилятор. Он собирает слишком много пыли и должен иногда избавляться от нее.

— Все равно невежливо смеяться, — осуждающе замечает женщина.

Иголка втыкается в ее кожу. Женщина вздрагивает.

— Но сколько раз мы слышали подобное прежде?

— В этот раз все по-другому, — взволнованно возражает она. — Это вам не сплетни пьяных группи. Есть аж три очевидца. Каждый видел его, а затем сообщил. Говорят, что сам парень их не заметил, и они не подходили к нему, потому что почувствовали, что он вроде как святой.

— Это всего лишь слухи.

Дед продолжает штопать рану в полном молчании. Лицо женщины становится непроницаемее. Дед привычным быстрым движением стирает кровь, дезинфицирует рану и забинтовывает.

— Все, готово.

Женщина опускает рукав рубашки поверх повязки. В качестве оплаты он протягивает деду оловянную миску, в которой лежит кусок мяса и половинка ярко-красного фрукта с толстой кожей, как у апельсина.

— Правда, красивый?

— Было приятно иметь с вами дело, — говорит дед.

— Вы можете верить мне или нет. Но слушайте, если кто-то из Чистых выбрался, то сами знаете, что это значит.

— Нет, — отвечает дед. — И что же это значит?

— Если есть выход, значит, есть и вход.

У Прессии бегут мурашки по коже. Женщина прикладывает ладонь к уху.

— Вы слышите? — спрашивает она.

Теперь и Прессия слышит что-то, похожее на отдаленные песнопения Веселья. Что, если женщина вовсе не сумасшедшая? Как же хочется, чтобы слухи о Чистом были правдой! Иногда слухи не врут, хотя обычно они привлекают и дают надежду, а затем жестоко разочаровывают, оказываясь сказками.

— Если есть выход, — повторяет женщина, на этот раз очень медленно и спокойно, — значит, есть и вход.

— Нам все равно никогда не попасть внутрь, — отвечает дед нетерпеливо.

— Чистый, — говорит старуха. — Чистый здесь, среди нас!

В этот момент в переулке слышится грохот грузовиков. Дед и старуха затихают. Снаружи злобно лает собака, затем звучит выстрел — лай затихает. Прессия знает эту собаку. В свое время пса избили так сильно, что он только и знал, что прятаться или нападать. Прессии всегда было жаль эту собаку, и она иногда подкармливала ее, не с руки, конечно, потому что все равно не могла ей полностью доверять.

Прессия задерживает дыхание. Все вокруг затихает, кроме гулкого урчания грузовиков. С утра кое-кого не досчитаются.

Дед стучит тростью — два удара: брить и стричь. Прессия не готова вот так уходить, ей не хочется бросать деда. Он быстро шагает к креслу и берет в руку кирпич. Женщина подходит к окну, держась за забинтованный локоть, и выглядывает.

— УСР, — шепчет она с ужасом.

Дед, тяжело дыша, смотрит на шкаф, где прячется Прессия. Их взгляды встречаются сквозь маленькое отверстие в двери. Он тяжело дышит, его глаза расширяются. Растерянность. Он выглядит растерянно.

Что же будет с дедом без нее? Прессию парализует страх. Может быть, УСР пришло за кем-то другим, с надеждой думает девушка. Может быть, за мальчиком по имени Артуро или за девочками-близнецами, которые живут в доме с навесом. Не то чтобы она хотела, чтобы УСР забрало близняшек или Артуро. Как вообще такое можно желать? От страха Прессия не может даже пошевелиться.

В переулке она слышит глухой вскрик и шарканье сапогов по тротуару. Только не сюда, шепчет она про себя. Пожалуйста, только не сюда! Она ждет, когда же наконец грузовик уедет, но он по-прежнему урчит двигателем в переулке.

Дед снова стучит по полу, на этот раз громче. Ей срочно пора уходить. Но прежде чем уйти, Прессия рисует круг, затем два глаза и улыбающийся рот пальцем в золе, скопившейся у дверцы шкафа. Она хочет, чтобы это значило «Я скоро вернусь». Увидит ли дед это и поймет ли? Что, если она не вернется домой в ближайшее время или вообще никогда не вернется?

Прессия вздыхает, а затем толкает больной рукой ложную панель. Фанера немного поддается, затем выпадает и ударяется о пыльный пол парикмахерской. Свет заливает шкаф. Сердце Прессии молотом случит в груди. Она оглядывает затененный остов бывшей парикмахерской и, задрав голову, смотрит в сумеречное небо. После тесного пространства шкафа Прессия чувствует себя беззащитной.

В парикмахерской остался только один стул, вращающееся кресло с подъемным механизмом. Столешница напротив этого кресла тоже цела. Три расчески плавают в пыльных стеклянных трубках, заполненных мутной синеватой водой, будто они застыли в прошлом.

Прессия быстро движется в тени стены, проходя мимо ряда треснувших зеркал. Слышится урчание двигателя еще одного грузовика. Странно, что их тут больше, чем один. Прессия садится на корточки и задерживает дыхание. Из грузовика доносятся звуки радио, играющего незнакомую старую песню. Визжит электрическая гитара, гудит бас. Когда УСР забирает людей, они связывают им руки и заклеивают скотчем рты, но то, что они включают радио, почему-то кажется Прессии самым страшным.