Пепельные цветы

- … оно конечно и выросло не бог весть что однако же вон посмотри парень как парень и девки за ним так и увиваются так и мельтешат вокруг чего ж конечно работящий и при деньгах всегда а им чего ещё надо-то коли бы ещё...

- Да помолчи ты! - прикрикнул Деллахи, беря старика за голову и почти окуная носом в рыбу. - Чуешь? Еда. Есть надо.

Старик замолчал. Однако ни головы не повернул, ни на еду не обратил никакого внимания. Тогда Деллахи взял нож и долго, преодолевая стариково равнодушие, кормил его по кусочку, разжимая рот, складывая в него пищу. В конце концов, старик, кажется, что-то понял и распробовал. Он оживился, челюсти его задвигались охотнее и быстрей. Пришлось скормить ему и вторую банку.

- Ты вот что, отец... - пробормотал Деллахи, когда с кормлением было покончено и старик неуверенно присосался к бутылке виски, которую он вручил ему. - Ты вот что... Я тут полежу у тебя в доме? Это ведь твой дом? Полежу, ладно? Отдохнуть мне надо. Что-то в сон меня тянет. Посплю.

- Ага, - неожиданно осмысленно произнёс старик. Деллахи даже показалось, что его повеселевшие бесцветные глазки стали смотреть на мир удивлённо и весело. - Они тогда ещё молодые были.

- Кто? - не понял Деллахи.

- Молодые были глупые уж как он за ней ухлёстывал слышь-ка это же смеху было на всю деревню ему-то понятно тогда не до веселья было а мы с Коулом как увидим что он...

- Ну и ладно, - Деллахи хлопнул старика по плечу, поднялся, пошёл к дому, возле которого тот сидел.

В доме было темно и воняло, но не мертвечиной хотя бы. Плесенью, затхлой кислятиной и запустением — вот чем.

Он повалился на скрипучий диван. Расстегнул рубаху на груди. Грудь и живот были красные, покрылись то ли волдырями, то ли прыщами, чесались и несло от них чем-то медицински-химическим. Хотел встать и пойти поискать воды, чтобы смыть впитавшуюся в тело гадость, но не было уже сил подняться. Так и уснул...

Проснулся и первым делом глянул на часы. Шёл пятый час. Но то ли утра следующего дня, а то ли — вечера всё того же... По солнцу не определишь — солнца нет, оно умерло.

Грудь и живот приобрели багровый оттенок свежего ожога, превратились в одну сплошную язву, состоящую из множества лопнувших гнойничков. Кожа горела, зудела и, казалось, лопалась.

Поднявшись, он вышел из дому. Старик так и сидел на скамейке, дремал, свесив голову на грудь. А может быть, умер тихонько. Деллахи не стал проверять, вышел со двора и поковылял обратно к пабу. Нужно было собрать всё, что осталось после них с Липси, и перенести к лодке. И возвращаться на остров, где ждут голодные Гленда, Беатрис и дурачок Ллойд.

В пустой ящик он сложил несколько бутылок спиртного, коробки макарон, десяток банок тунца, спички, сигареты. Крякнув, поднял и пошёл.

Голова гудела. Мутило. Пару раз он останавливался и сгибался в рвотных позывах, от которых на глаза наворачивались слёзы, а голова взрывалась тупой болью. Те жалкие три сотни метров дороги, что пролегла от деревни до причала, шёл не меньше часа, то и дело останавливаясь, чтобы успокоить по-сумасшедшему бьющееся сердце, сбить одышку, прокашляться и проплеваться.

Он хорошо запомнил то место, где они оставили лодку. Там ещё был большой булыжник, лежащий на своём месте, наверное, уже не одну сотню лет.

Да, вот этот камень. Камень есть. А лодки — нет. И море начинается ближе. Прилив. Начавшийся прилив поднял, наверное, лодку и...

На всякий случай, он прошёл не меньше пары сотен метров в одну сторону, до рези в глазах вглядываясь в море, потом — в другую. Лодки не было.

Совершенно обессилевший, сел на валун, возле коробки с провизией. Тупо уставился на синие банки с весёлыми рыбами, намалёванными на этикетках. Рыбы двоились и троились в глазах. Они плавали, довольно улыбались, задорно смотрели на человека круглыми чёрными глазами и не знали, что их давно нет — умерли все. Вот только в банках и остались.

Не сразу понял, чтоэто такое тёмное капает на штаны. Думал, внезапно пошёл чёрный дождь. Но капало в одну и ту же точку.

Сосредоточившись, понял, что капает — из носа. Кровь.

Дышать было невозможно — в груди хрипело, сипело и жгло — нахватался этого гадостного тумана: дышал-то полной грудью. А может, и не в тумане дело...

Дело в том, что раздавать долги и исправлять ошибки надо — вовремя, а не тогда, когда в небесной канцелярии тебе уже выписана путёвка. И печать проставлена. И личное дело твоё, Шон Деллахи, прошито, опечатано и отправлено в архив на положенное по регламенту хранение. Вот так-то, брат...

Нужно идти искать лодку. В деревне наверняка можно найти лодку. Сейчас, сейчас, он посидит ещё немного, отдохнёт, успокоит ополоумевшее сердце. Кровь остановится, и он пойдёт...

Но кровь так и не остановилась.

Остановилось сердце.

35. День двадцать шестой. Беатрис

Женщина, которая ненавидит зеркала, - наверное, умирает.

Курильщик, который не хочет курить, и писатель, который не хочет писать, обречены смерти. Она не помнила, где это слышала или читала. Но женщина, которая не хочет смотреть в зеркало — уже покойница, это точно.