Пепиньерка

Тогда-то настает для пепиньерки вечер, ожидаемый целую неделю. Надо сказать то, узнать это: ах, удастся ли, успеется ли? будет ли догадлив блаженный? Но блаженный сверх множества разных других добродетелей обладает еще одним необходимым достоинством: он более или менее плут. Вот он и пепиньерка идут от чайного стола прочь, и идут, кажется, в разные стороны, а посмотришь, через минуту - уж сидят или стоят вместе под сенью плюща или дикого винограда. Шляпа уж под стулом, а на стуле сидит пепиньерка. Они молчат несколько минут или говорят пустяки. "Что это у вас как поздно кончилось сегодня дежурство? - говорит он громко, а тихо прибавляет: - Я был здесь третьего дня и думал найти вас: вы, кажется, хотели прийти?" "Нынче у нас танцкласс! - отвечает она громко же, а потом, глядя в сторону, тихонько говорит: - Меня позвала неожиданно начальница и продержала у себя два часа". Тут кто-нибудь проходит мимо. "Если б вы знали, - говорит, возвышая голос, блаженный, - что за ужасная погода теперь..." А тихо: "Я целую неделю только и жил, и дышал этим днем". - "Неправда! - говорит она, - вам и так весело: вчера вы были у N. N.". - "Что у N. N.! - отвечает он, - когда там нет..." - и останавливается; а она потупляет глаза, зная очень хорошо, что следует далее. "Будете вы завтра у P. P.?" - "Не знаю; если возьмут". - "Ах! будьте! Что же за праздник, если..." Тут подходит другой. Какая досада! Блаженный бесится, пепиньерка щиплет рукав и смотрит вниз. "Слышали вы нового певца? - говорит подошедший, положив руки на колени блаженному. - Как он чудесно поет вот эту арию", - и начинает: тра-ла-ла... - "О, чтоб тебя черт взял и с певцом-то!" - думает блаженный. "Да вы лучше сядьте к фортепиано, - отвечает он, - да спойте порядком". Докучливый посетитель потолчется, потолчется возле них и - нечего делать - отойдет и сядет к фортепиано. "Будьте на празднике: без вас что за праздник?" У пепиньерки застучало сердце. "Как что за праздник? - спрашивает она, желая выведать поболее. - Там много будет без меня!" - "Без вас!.. Что мне много! - отвечает блаженный с пылающим взором. - На небе много звезд прелестных..." - "Что вы там делаете в углу? - кричит вдруг хозяйка, не покровительствующая этим уголкам, - вам скучно: подите сюда к нам!" "Скучно!.. - ворчит блаженный, - ведь выдумает же что сказать!.." Но делать нечего: надо идти. Впрочем, главное сказано, или, точнее, в сотый раз повторено. И блаженный счастлив, что сказал две или три глупости, пепиньерка торжествует, что выслушала их. "Он любит! - думает она вне себя от радости, - любит! о да! и я, кажется, люблю... да! да - люблю! ах, душка! ах, милый! Annette! Annette! Он любит, и я люблю!"

На другой день в пепиньерской встают уже медленнее. Что нынче? суббота! ах, противная суббота! целая неделя до пятницы!

Пепиньерка любит! Hony soit qui mal y pense. Она так чисто, так младенчески, так недолго и непрочно любит, что любовь ее - игрушка! Светская женщина, услыхав про такую любовь, презрительно пожала бы плечами и сделала бы petite moue. "Так ли делают любовь в свете?" - подумала бы она. А тут и сам блаженный своим характером не позволяет этой любви принять серьезного оборота. Он долгом считает перевлюбиться во всех пепиньерок, и пепиньерка из этого негорького опыта отчасти узнает мужчину и тут же учится быть женщиной, не платя за эту мудреную науку ни страхом, ни слезами, как бывает в свете, ни угрызениями совести, не жертвуя своею скромностию.

Описывая любовь других женщин, в другом месте, нужно бы было по необходимости описать прямое, открытое объяснение, язык страсти, может быть, поцелуй... А здесь... дар описывать сцены любви был бы дар напрасный. Объяснение! поцелуй! в этом заветном убежище, где обитательницы укрыты непроницаемым щитом даже от дуновения ветерка, от сырости тумана! Да там при одном слове "объяснение" побледнеют, кажется, самые стены; при звуке непривилегированного поцелуя потрясутся своды, а слово "люблю", как страшное заклинание, колеблющее ад и вызывающее духов, вызовет целый сонм смущенных начальниц, которые испуганной вереницей принесутся из всех углов, коридоров обширной обители, с зловещим шумом налетят на преступную чету, произнесшую заповедное слово, и поразят ее проклятием. Сама пепиньерка, услышав это слово, умерла бы от ужаса, не дожив до следующей пятницы. Между тем в том же месте беспрестанно раздается слово "обожаю", - и своды не трясутся, стены не бледнеют, и начальство покойно.