Пеппи Длинныйчулок

Наконец, дети выздоровели, и им разрешили встать. Но до чего же они были бледны и худы! Пеппи сидела с ними на кухне в один из первых дней, после того как они встали. Томми и Анника ели кашу. Вернее, они пытались есть кашу, потому что дело шло из рук вон плохо. Их мама совсем извелась, глядя, как они сидят и водят ложками по тарелкам.

— Да ешьте же! Такая вкусная каша! — уговаривала она детей.

Анника послушно ковырнула кашу ложкой, но поняла, что не в силах проглотить ни капельки, и снова стала разгребать в каше дорожки.

— Почему я должна есть эту кашу? — спросила она хныкающим голосом.

— Как ты можешь задавать такие глупые вопросы! — возмутилась Пеппи. — Ведь совершенно ясно, что ты должна есть такую вкусную кашу. Если ты не будешь есть такой вкусной каши, ты не вырастешь большой и сильной. А если ты не вырастешь большой и сильной, то не сможешь заставить своих детей, когда они у тебя будут, есть такую вкусную кашу. Нет, Анника, так дело не пойдет! Если все дети будут рассуждать, как ты, то кашееды в нашей стране могут взбунтоваться!

Томми и Анника, давясь, кое-как проглотили по две ложки. Пеппи участливо за ними наблюдала.

— Когда-нибудь, я надеюсь, вы все-таки попадете на море, — продолжала Пеппи, раскачиваясь на стуле. — Поэтому вам надо поскорее научиться есть, как следует. Помню, когда я плавала с папой на корабле, у нас произошел такой случай: матрос Фридольф в одно прекрасное утро не смог съесть больше шести тарелок каши. Папа чуть с ума не сошел от беспокойства из-за того, что Фридольф совсем потерял аппетит. «Милый Фридольф, — сказал он со слезами в голосе, — боюсь, что ты заболел чем-то опасным, полежи-ка сегодня на своей койке, отдохни и начни есть, как положено мужчине. Я принесу тебе одно рекальство, может, оно тебе поможет».

— Не рекальство, а лекарство, — поправила Анника.

— Фридольф лег на койку, — продолжала Пеппи свой рассказ, — потому что он и сам жутко испугался своей болезни, и все думал, что же это за эпидемия такая его подкосила, что он не смог съесть больше шести тарелок каши. Он лежал на койке и уже не знал, дотянет ли до вечера, но тут как раз вошел папа и дал ему рекальство. Это было гадкое рекальство, и выглядело оно отвратительно, но зато действовало безотказно, тут ничего не скажешь. Как только Фридольф проглотил первую ложку, у него изо рта вырвалось что-то вроде пламени, и он завопил так громко, что наша «Попрыгунья» качнулась от носа до кормы, а крик Фридольфа услышали на всех кораблях на расстоянии пятидесяти морских миль. Кок еще не успел убрать со стола посуду после завтрака, когда в кают-компанию ворвался Фридольф, рыча, как голодный лев. Он бросился к столу и стал уплетать кашу тарелку за тарелкой, но даже после пятнадцатой тарелки он все еще продолжал рычать. А каши больше не было, и тогда коку ничего не оставалось, как кидать в его раскрытую пасть холодную вареную картошку. Как только он переставал кидать, Фридольф издавал такой ужасающий вопль, что коку стало ясно: если он перестанет кормить его картошкой, то Фридольф сожрет его самого. Но на кухне было всего лишь сто семнадцать картофелин, и тогда кок пошел на хитрость, он кинул ему последнюю, ловким прыжком выскочил из кают-компании и захлопнул за собой дверь. А мы все стояли на палубе и глядели на Фридольфа в иллюминатор. Он пищал, как голодный грудной младенец и в конце концов принялся глодать хлебную корзинку, а потом сожрал кувшин и пятнадцать пустых тарелок. Но и это не утолило его голод. Тогда он взобрался на стол, встал на четвереньки и начал грызть доски, да так усердно, что щепки летели во все стороны, он ел стол с таким наслаждением, будто это была спаржа. Видно, Фридольф находил, что ломтик стола вкуснее самых вкусных бутербродов, какие он едал в детстве. Тут папа понял, что Фридольф окончательно вылечился от своей изнурительной болезни, вошел к нему и сказал: «Возьми себя в руки, матрос, и потерпи немного, через два часа будет обед, и тебе дадут кусок свинины с пюре». «Есть, капитан, я постараюсь, — ответил Фридольф, вытер рот, и в глазах его вспыхнул голодный блеск. — Только разрешите мне, капитан, поужинать сразу же после обеда?»

Пеппи склонила голову и кинула косой взгляд на Томми, Аннику и на их тарелки с кашей.

— А вы когда-нибудь обязательно попадете на корабль, и там вас накажут за плохой аппетит.

Как раз в эту минуту мимо дома Сеттергренов прошел почтальон. Он увидел в окно Пеппи и крикнул ей:

— Пеппи Длинныйчулок, тебе письмо!

Пеппи так изумилась, что чуть не упала со стула.

— Письмо?! Мне?! Пистоящее насьмо? То есть, я хочу сказать, настуящее пясьмо? Покажи скорее, я не могу в это поверить.

Но это и в самом деле оказалось настоящим письмом, письмом с множеством диковинных марок.

— Прочти лучше ты, Томми, ты уже ученый, — сказала Пеппи.

И Томми прочел: