Пьер, или Двусмысленности

День или два спустя после прибытия Люси, когда она вполне пришла в себя от любых возможных негативных впечатлений из-за последних событий – событий, которые стали таким потрясением и для Пьера, и для Изабелл, хотя для каждого из них это было свое переживание, – но которые, по-видимому, не произвели на Люси большого впечатления, когда они все трое сидели за кофе, Люси рассказала о своем намерении начать зарабатывать деньги на своих рисунках пастелью. Это было бы столь приятное занятие для нее и, кроме того, взносы в их общую казну. Пьер хорошо знал ее мастерство в улавливании сходства и приукрашивал их искренне и в пределах разумного – не столько меняя сами черты, сколько видя их в благоприятном свете. Ибо даже в этом случае, сказала Люси, брошенные в лагуну[204] и там оставленные, как она слышала, самые твердые камни, не меняясь, приобретают вид самых мягких. И если только Пьер возьмет на себя небольшой труд приводить натурщиков в ее комнату, она не сомневается, что легко соберет отличную жатву из портретных зарисовок. Несомненно, среди бесчисленных обитателей старой церкви Пьер может знать многих, кто без возражений позволил бы сделать с себя набросок. Более того, хотя у нее почти не было возможности познакомиться с ними, все же в таком замечательном обществе поэтов, философов и мистиков всех мастей должны быть примечательные лица. В заключение она выразила свое удовольствие комнатой, коя была для нее приготовлена, поскольку имела прежде художественную студию, одно окно которой было заметно высоким, в то время как благодаря особому расположению внутренних створок можно было устроить, чтобы свет падал под тем углом, под каким душа пожелает.

Пьер уже предвидел что-то в этом роде – одного взгляда на мольберт ему было достаточно, чтобы заподозрить это. Поэтому его ответ был довольно продуманным. Он сказал, что, коль скоро Люси чувствует себя в этом заинтересованной, постоянные совершенствования в своем искусстве на практике, вне всяких сомнений, были бы к великой пользе, предоставив ей занятие, которое приносит настоящую радость. Но так как теперь она едва ли может надеяться на какую-либо поддержку от богатого светского круга общения своей матери, несомненно, подобная идея, должно быть, никак не вяжется и с ее собственными желаниями, и поскольку только на одних обитателей Апостолов она могла – по крайней мере, какое-то время – с основанием рассчитывать как на натурщиков, и поскольку эти обитатели Апостолов почти все были оборванными и без единого пенни, хотя, по правде говоря, попадались среди них иные особы, которые выглядели на удивление обеспеченными, – поэтому Люси не должна ждать немедленных высоких заработков. Конечно, вскоре она может создавать что-то очень привлекательное, но в начале было бы хорошо умерить свои ожидания. Это предостережение было, по-видимому, вызвано тем известным, стоическим, угрюмым настроением Пьера, кое появилось у него за последнее время, и приучило его никогда ни в чем не ждать хорошего, но всегда предполагать дурное; правда, не без готовности к благоприятному исходу дела; и поэтому, если происходило что-то хорошее, что ж, тем лучше. Он добавил, что готов этим же утром обойти все комнаты и коридоры Апостолов, чтобы поведать всем, что его кузина, леди-художница, которая работает пастелью, занимает соседнюю с ним комнату и будет рада любым натурщикам.

– И теперь, Люси, сколько будут стоить твои рисунки? – спросил Пьер. – Ты знаешь, что это очень важный вопрос.

– Я полагаю, Пьер, их стоимость должна быть очень низкой, – ответила Люси, глядя на него в задумчивости.

– Очень низкой, Люси; несомненно, очень низкой.

– Хорошо, значит, десять долларов.

– Десять английских банков со своими сокровищницами, Люси! – закричал Пьер. – Боже мой, Люси, да это почти четверть дохода для какого-нибудь обитателя Апостолов!

– Четыре доллара, Пьер.

– Я сам назову тебе цену, Люси, но сперва ответь: сколько времени займет закончить один портрет?

– Два сеанса позирования и два утра моей работы в уединении, Пьер.

– И постой – каковы твои материалы? Думаю, они не слишком дорогие. Они не хрустальные, твои инструменты, ты ведь не точишь их с помощью бриллиантов, Люси?

– Послушай, Пьер! – сказала Люси, выставляя вперед ладошку. – Послушай, это несколько угольных карандашей, кусочек хлебного мякиша, один или два пастельных карандаша и лист бумаги – вот все.

– Хорошо, значит, ты можешь брать один доллар семьдесят пять центов за портрет.

– Только доллар семьдесят пять центов, Пьер?

– Я даже опасаюсь, что мы подняли цену слишком высоко, Люси. Ты не должна просить непомерных денег. Рассуди сама: если твои услуги будут стоить десять долларов, то ты будешь оказывать их в кредит; тогда у тебя будет полно натурщиков, но взамен ты не получишь почти ничего. Но если ты опустишь свои цены и также скажешь, что тебе должны платить наличными – старайся не слишком глазеть на качество банкнот, – тогда у тебя будет не так много натурщиков, это точно, но больше денег. Надеюсь, ты понимаешь.