Его решение было странным и необычным, но именно поэтому с ним лучше было встретиться в странной и чрезвычайной ситуации. Но оно было не только странным и необычным в своей простой новизне – оно было удивительным в его несравненном отказе от самого себя.
Сначала, полный решимости при всех опасностях уберечь общеизвестную репутацию своего отца от чего бы то ни было, он решил поступить так же, защитив Изабель и распространив на нее предельную братскую преданность и любовь, одинаково исполнившись решимости не задевать прочный мир своей матери каким-либо бесполезным воздействием нежелательных фактов. И всё же он поклялся в глубине души неким способом представить Изабель всему миру и привести её к постоянному утешению и товарищеским отношениям; и, не найдя никакого другого возможного способа, совместно соединил все эти концы без какого-то единого благочестивого обмана, в отношении которого он посчитал, что все небеса оправдают его, так как он сам должен стать великой жертвой самоотказа. Поэтому здесь и сейчас присутствовала его твердая и неизменная цель, а именно: притвориться перед миром, что в тайне Пьер Глендиннинг уже стал мужем Изабель Бенфорд – предположение, которое полностью гарантировало бы ему жизнь в её постоянной компании и на равных условиях, и свое появление вместе с ней там, где мир допустил бы это, – и в то же время исключило бы все злобные расследования, касающееся памяти его умершего родителя или какого-либо способа затронуть прочный мир его матери, неразрывно связанного со всем этим. Он, правда, изначально предвидел, что неординарное решение в другом отношении, косвенно, хотя и неизбежно, причинило бы самую острую боль сердцу его матери; но тогда это казалось ему частью неизбежной высокой цены за торжество его достоинства; и при таком настрое он скорее тайно причинил бы боль своей живой матери, рана которой могла бы быть излечима, нежели навлек бы всемирный и несмываемый позор – так ему казалось – на своего покойного отца.
Вероятно, никто другой, кроме как Изабель, возможно, не произвел бы на Пьера впечатление, достаточно сильное, чтобы завершить его окончательным решением, столь беспрецедентным, как вышеупомянутое. Но замечательная мелодичность её горя очевидным волшебством коснулась секретной гармонии в его груди, оказавшись точным подобием тому, что двигало струнным языком её гитары, отвечающим на глубочайшие чувства её собственных меланхолических равнин. Голос глубокой сущности Изабель позвал его с огромных высот неба и воздуха, а на земле не оказалось какого-либо препятствия её небесному вызову.
В течение трёх дней, когда он лично узнал её и потому вошел с нею в магнетический контакт, прочие убеждения и следующие за этой прямотой возможности, увлечение её изумительными глазами и чудесными историями подсознательно произвели на него неизгладимое впечатление и, возможно, вследствие отсутствия у него осведомленности, способствовали, главным образом, его твердости. Она произвела на него такое впечатление, какое произвело бы великолепное дитя Гордости и Горя, и в чьем самообладании прослеживались самые божественные черты обоих её родителей. Гордость придала ей её несказанное благородство, Горе коснулось этого благородства с ангельской мягкостью; и снова эта мягкость погрузилась в самое благое смирение, которое было основой её самого высшего превосходства надо всеми.