Но, будучи по большей части окруженным своими воспоминаниями и видениями, тем не менее, согласно условностям в отношениях со своей Люси, теперь глубоко затрагиваемым, он еще больше распутывал и отделял самого себя от наиболее близкого тумана, и даже от низа всего верхнего тумана. Будучи несоизмеримо запутанными, более тонкие черты человека не всегда проявляются в процессе замысла; но, как бывает со всеми другими силами, они проявляются, в основном, в своих окончательных решениях и результатах. Странная дикая работа, крайне обоюдная и взаимная, была теперь продолжением хаоса, царившем в груди Пьера. Поскольку в его собственном сознательном определении несчастная Изабель была выхвачена из своего всемирного одиночного заточения, то таким образом, глубоко внизу в больших тайных палатах его ничего не подозревающей души улыбающаяся Люси, теперь как будто мертвая и пепельно-бледная, связывалась с искупительным спасением Изабель. Око за око и зуб за зуб. Вечно непреклонная и беззаботная Судьба это простой бессердечный торговец человеческими радостями и горем.
Но присутствовало ли тут общее и непроизвольное самоукрывательство от всех основных наиболее важных составляющих его любви, как непоправимо связанных с Изабель и его решением уважать ее; было ли это его непрошенное побуждение в нем порождено никем не поддержанной подсказкой его собственного сознательного суждения, когда под давлением самого главного события этому суждению было позволено сыграть в редкую игру? Он не мог не знать, что все мысли о Люси теперь стали более, чем бесполезны. Как мог он теперь планировать свои юношеские жизненные планы, когда все еще пребывало в белом тумане со сливочными прожилками! Он все еще чувствовал себя будто бы божественно посвященным, выполняющим божественный приказ оказывать поддержку и защищать Изабель от всех мыслимых непредвиденных обстоятельств Времени и Случая; но как мог он застраховаться от коварного влияния личного интереса и считать нетронутым всё своё бескорыстное великодушие, если единственное, что он должен был разрешить, так это отвлечь Люси от мысли оспаривать с Изабель право на проникновение в его душу?
И если – хотя пока еще подсознательно – он был почти готов принести сверхчеловеческую жертву всем, кто больше всего был для него дорог и сокращал ему самому путь от его последних надежд на общее счастье, то должны ли были пересечься с его великим решением стать подвижником – если так и обстояли дела, то тогда на каких тонких, как паутинка, и редких, и почти неощутимых, как воздушные нити из марли, держались все обычные общие оценки – наследственной обязанностью по отношению к его матери и его клятве перед всем миром в вере и чести, засвидетельствованной в момент помолвки? Не то, чтобы в настоящее время всё это именно так представлялось Пьеру; но всё это, словно эмбрион, зарождались в нем. Он получил пропитку высоким подвижничеством, уже растворившимся в нем и породившим такой болезненный неопределенный трепет в его душе; все это, при его зрелости, должно было, наконец, в дальнейшем придать силу живому делу, презрев все личные отношения Пьером и низведя до нуля его самые дорогие сердечные интересы. Так в Обязательном Подвижничестве рождается благословенный Богом Христос; и да не будет у него смертного родителя, и да отвергнет он и разорвет все смертные связи.
VI