Перчатка для смуглой леди

Перегрин, вспомнив наконец, где выключатель, зажег люстру в зале. Полицейские продолжали прибывать. Перегрин вернулся к сержанту. Тот приказал одному из подчиненных оставаться рядом с мальчиком и докладывать о любых изменениях в его состоянии.

— Я хотел бы взглянуть на тело, — сказал сержант.

Эмили, стоя в фойе, разговаривала по телефону: «Это срочно. Очень срочно, Пожалуйста».

— Позвольте, мисс. — Сержант взял у нее трубку. — Полиция на проводе, — произнес он внушительным тоном. — Они будут через пять минут, — повернулся он к Эмили.

— Слава богу.

— Пойдемте, мистер Джей. — Он выяснил у Перегрина, как его зовут, сразу же после своего появления в театре.

— Можно мне вернуться к мальчику? — спросила Эмили. — Он может прийти в сознание и испугаться. Я знаю его.

— Отличная мысль, — одобрил сержант, излучая профессиональную сердечность. — Побудьте с мальчиком, мисс…

— Данн.

— Мисс Данн. Вы, наверное, члены труппы?

— Да, — сказал Перегрин. — Мы были в новом ресторанчике на улице Речников и вернулись сюда, чтобы укрыться от дождя.

— Вот как? Понятно. Хорошо, мисс Данн, оставайтесь с мальчиком, а когда приедет «скорая», расскажете им все, что знаете. Идемте, мистер Джей.

Мысль о возвращении на балкон в верхнем фойе показалась Перегрину чудовищной.

— Да, я провожу вас. Если вы не возражаете, я не… — Ему стало стыдно, он вел себя как Хокинс. — Это ужасно… Простите, я замешкался, нам сюда.

— Вверх по лестнице? — вежливо поинтересовался сержант, словно спрашивая, как пройти в туалет. — Не беспокойтесь, мистер Джей, я поднимусь один. Знаете ли, чем меньше следов, тем лучше для нас.

— Да, конечно, я совсем забыл.

— Подождите меня здесь, пожалуйста.

— Да, спасибо.

Сержант недолго пробыл на площадке. Перегрин не мог удержаться, чтобы не наблюдать за ним, и увидел, что полицейский, как и он сам, не стал подниматься в бельэтаж. Вернувшись вниз, сержант прошел к телефону, бросив по дороге Перегрину озабоченным тоном: «Очень неприятная история, сэр, не так ли?»

Перегрин плохо слышал, о чем сержант говорил по телефону, до него долетали лишь отдельные слова: «Сторож, кажется… Джоббинс… и мальчик… похоже на то. Хорошо, сэр. Да. Да. Хорошо…» И дальше, после паузы, полилась скороговорка, в которой очень отчетливо прозвучало слово «кража».

Прежде Перегрин ни за что на свете не поверил бы, что потрясение, каким бы сильным оно ни было, или зрелище, пусть даже самое удручающее, могло бы настолько притупить его восприятие. Там, на стене, противоположной той, где помещались реликвии, сверкал квадрат отраженного света, а над головой, когда он стоял над мертвым Джоббинсом, горела лампа, потому что стальные дверцы сейфа были раздвинуты, в то время как они должны были быть закрыты и…

Перегрин глухо застонал и ринулся вверх по лестнице.

— Минутку, сэр, подождите.

— Перчатка, — сказал Перегрин. — Документы и перчатка. Я должен взглянуть. Мне надо посмотреть.

Сержант подошел к нему. Широкая ладонь мягко, но крепко сомкнулась на предплечье Перегрина.

— Понимаю, сэр, понимаю. Но, видите ли, туда пока нельзя. Подите к своей девушке и несчастному мальчику. А если вы беспокоитесь о содержимом застекленного шкафчика, то сразу могу вам сказать: его открыли с обратной стороны, а вещи, видимо, пропали.

Перегрин издал нечленораздельное восклицание и поплелся в зал известить Эмили.

Следующие полчаса молодые люди пребывали в глубокой растерянности и отчаянии. Им пришлось взять себя в руки и ответить на вопросы сержанта, который аккуратно внес их показания в записную книжку. Перегрин, тупо уставясь на массивный указательный палец сержанта, прижатый к голубому переплету в том месте, где была изображена корона, рассказал о том, кто и когда заступал на пост и кого следует проинформировать о случившемся, а именно: мистера Гринслейда и мистера Кондукиса. О ближайших родственниках Джоббинса Перегрин ничего не знал.

— Он был симпатичным малым, — сказал он, словно подобное признание могло помочь следствию. — Колоритная личность. Очень симпатичный человек.

Полицейских в театре становилось все больше и больше: неторопливые люди в штатском, самым старшим среди них был дивизионный суперинтендант по имени мистер Гибсон. Перегрин и Эмили слышали, как он брал показания у Хокинса. Тот плакал и говорил, что его пытаются взять на пушку.

Приехала «скорая». В присутствии молодых людей Тревора осторожно осмотрели. Мальчик тяжело дышал, из-под прикрытых век с густыми ресницами виднелись белки глаз. Появился доктор. Перегрин слышал, как кто-то сказал, что он главный врач округа. Мистер Гибсон поинтересовался у него, есть ли надежда на то, что мальчик придет в сознание. Врач не дал прямого ответа, сказав, что у Тревора сильное сотрясение мозга.

— У него сломаны ребра и правая нога, — продолжал он, — а на щеке здоровенный синяк. Чудо, что он вообще жив. Что касается внутренних повреждений, они будут выявлены после тщательного обследования. Отвезите его в больницу св. Теренсия. — Он повернулся к Перегрину. — Вы знаете его ближайших родственников?

Перегрин чуть было не брякнул: «Слишком хорошо», но сдержался.