Перебежчик

Сын, как и отец, выбрал службу в контрразведке. А потом появилась внучка. Незапланированно как-то появилась. Когда невестка заикнулась, будто сейчас им ребенок, вроде, ни к чему, Ершов с такой силой долбанул кулаком по столу, что тарелки с картошкой, сваренной «в мундире», и квашеной капустой, подлетели вверх.

— Только попробуй. — Виктор Николаевич уставился на жену сына. — Только попробуй, Васька, я тебя собственноручно придушу. Поняла? И тебя!

Зыркнул он на сына, который собрался было кинуться на защиту супруги. Вообще невестку звали красивым именем Василиса, но и сам Ершов, и Алеша обращались к ней коротким — Вася.

— Люди о детях мечтают. Сколько малых погибло. Сколько в печах сволочи эти сожгли. А вы хотите своими руками? Убью. Обоих. Ясно? На кой черт мне такая родня?

Ершов поднялся из-за стола, за которым они ужинали, и ушел в спальню. Через семь месяцев родилась Саша. Александра. Назвали ее в честь жены Виктора Николаевича.

А потом сложилась та сама непредвиденная ситуация. Саше было три года, когда встал вопрос о срочной замене одного из членов группы. Более того, замена должна подходить не только по возрасту и специфике предстоящих задач, но и по наличию жены. Требовалась семейная пара.

— Ты с ума сошёл?

Это была первая реакция Виктора Николаевича на заявление сына, что он готов отправится в составе группы за границу.

— У вас дитё! Вы на хрена ее рожали?

— Ты, бать, определись, мы рожали или ты грозился Ваську ночью придушить.

И Виктор Николаевич присел. Пусть очень маленькая, но доля правды в этом есть. Если бы он тогда не встал в позу, скорее всего, Василиса взяла бы грех на душу.

Когда стало понятно, что Алеша от своей идеи отказываться не собирается, Виктор Николаевич решил, черт с ним. Но тогда эту группу он подготовит так, чтоб ни одна сволочь никогда не смогла их раскрыть. В принципе, судьба нелегалов всегда складывается по-разному. Кто-то до конца жизни в этом котле варится, а кто-то…а кто-то может за ум взяться и вернуться на родину, к дочери, спустя время, когда перебесится.

В общем, сцепив зубы, Ершов взял в группу сына и невестку. Тем более, это был его первый опыт подобного плана. Он привык ловить врага, а не своих ловцов воспитывать. Враг хитёр. Враг такие лица иной раз показывает, такие маски носит, что и не подумаешь.

В 1950 году группа «ушла». А потом все покатилось под откос. Началось с того самого доноса Рюмина. И ведь никогда этот человек Виктору Николаевичу не нравился. Сколько раз Ершов говорил Абакумову, гниль Рюмин, а не человек.

Когда за Ершовым пришли, он, честно говоря, думал, что не вернется уже. Поэтому соседке, Фенечке, с которой они были знакомы давно и которая после отъезда сына и невестки помогала Ершова с внучкой, он успел рассказать, где лежат Сашины документы, где деньги, где драгоценности, оставшиеся девчонке от Васьки. Васька, она поповской дочкой была. Ее Алеша в свое время, от смерти спас. У фашистов почти из-под носа увел. Отец Василисин помогал партизанам. За что его и расстреляли враги.

Но на Лубянке с Виктором Николаевичем сначала захотели поговорить. Сам Рюмин и захотел. «Разговор» у них вышел знатный. Ершов думал, после этого «разговора» в себя не придет. Думал, от внутренностей один фарш остался. Но ничего, отживел.

Конечно, когда Виктор Николаевич слышал все, в чем обвиняли Абакумова, он просто смеялся. Действительно смеялся. Прямо в рожу «кровавому карлику», который требовал, чтоб Ершов подтвердил определенную информацию.

— Государственная измена? Сионистский заговор в министерстве? — Ершов сплюнул кровью на пол, а потом все с тем же смешком сказал Рюмину. — Ты дурак, Миша. Идиот. Какой, на хер заговор? Абакумов — офицер. Он врага пачками укладывал во время войны. Штабелями. Пока ты, сука, жопу свою уберечь пытался. Так что, Миша, иди к черту.

Рюмина это бесило ужасно. Он буквально исходился слюной от злости. Тем более, по коротким разговорам и обрывкам фраз, Виктор Николаевич понял, Абакумов тоже не собирается в этой ереси признаваться. Бывшего министра посадили в Лефортово, вместе с женой и четырехмесячным сыном. Но он один черт стоял на своем и покаяния писать не собирался.

— Чего ты уперся? — Бесился Рюмин. — Согласись и все. Показания дай. Тебе он кто? Отец родной? Или что? Его все равно расстреляют.

— Он — мой боевой товарищ. Тебе, Миша, этого не понять. А насчет расстреляют…это же и ребёнку понятно. Испугались Маленков с Берией влияния Абакумова. А вождь наш…он уже не такой зоркий глаз имеет. Верит всему, что говорят близкие люди. Да и вообще…война-то она многое показала. Настоящий героев показала. Только знаешь что, Миша. Ты сейчас в роли орудия выступаешь. Тобой, как метлой, мусор выметают. Заодно не только мусор. Только потом не плачь, когда и твое время придёт. Обычно, чьими руками кровавые дела делаются, без этих рук и остаётся. Никому не нужны «грязные» исполнители. Это — напоминание о том, что было сделано. Так что, Миша, думаю, через годик-два ты на моем месте сидеть будешь.