Перебежчик

Через несколько дней «бесед» Ершов точно решил, ему уже не выйти. И вдруг пришел человек из второго главного управления. Виктор Николаевич знал его хорошо. Служили вместе. Начал расспрашивать. Про ту самую группу. Мол, отправлял их Ершов. Но распоряжение по формированию именно этой, специальной группы, исходило от Абакумова.

Вот тогда Виктору Николаевичу стало страшно. Он понял, к чему дело идёт. Здесь ни от кого они не смогли добиться признаний. Сам Абакумов, несмотря ни на что, категорически не соглашается со всем, что ему «вешают».

А группа, она за границей. Их имена знает только Ершов. Изначально такое было условие. О наличие группы в курсе были только сам Абакумов и чертов Рюмин. Но вот если, к примеру, подтвердится, что группа «ушла» вовсе не для того, чтоб ради интересов страны трудиться, а на самом деле все ее участники — двойные агенты, то тут Абакумову точно придет мандец. При таком раскладе, и госизмена, и предательство, и сотрудничество с врагами припишут. А уж обустроить все так, чтоб факты появились — проще простого.

Ершов понял, надо что-то делать. Он, конечно, был уверен, что выдержит все. Лично он. Но сомневался в своем организме. Способы заставить человека говорить, даже если он умеет пережить боль, точно имеются. Это Ершов хорошо знал.

Поэтому Виктор Николаевич начал торговаться. На шару, нагло, просто от безысходности. Потому как за пределами Лубянки, в их небольшой квартире, осталась девочка, которая ни в чем не виновата. И если родители выбрали свою Идею, а не девочку, то Виктор Николаевич так поступать не собирается.

— Я вам все равно ничего не скажу. Хоть режьте. И вы сами это понимаете. А вот если башкой подумаете, то сообразите. Пять нелегалов. Внедрились максимально глубоко. Годков так через десять эта группа будет иметь небывалую ценность. А знаю их только я. Отпустите, дадите спокойно внучку растить, так я вам, как только Сашке восемнадцать исполнится, всю информацию отдам. Но только при таком раскладе. Иначе — никак.

В общем, наверное, судьба решила, не время еще Виктору Николаевичу помирать. Он смог договориться.

Вернулся домой. От всех дел, само собой, отошёл. Занимался только внучкой. Пенсию ему, какую-никакую оформили. Подрабатывал опять же. И ждал. Ждал, пока девчонка вырастет. Только знал наверняка, его не оставят в покое. И Сашку не оставят. А значит, до того, как она станет взрослой, надо ее подготовить к тому, что неизменно случится.

К счастью, в стране начались глобальные перемены, благодаря которым о Ершове немного подзабыли. Не совсем, конечно. Он всегда чувствовал — присматривают. Поэтому Сашку воспитывал и готовил так, чтоб никто не мог догадаться, что на самом деле он задумал.

Началось все заново в 1965. Сначала явился старый знакомый — подполковник, которого Ершов знал еще по СМЕРШу. Сейчас этот человек занимал соответствующую должность в Комитете Государственной безопасности и никак, по идее, в жизни Виктора Николаевича лично появиться не мог. Но появился.

— Я давно не у дел. — Сказал ему Ершов, после того, как выслушал просьбу старого товарища. Хотя…это даже была не просьба. Это была целая операция, сроком на очень долгое время. Или на очень короткое. Смотря насколько прав подполковник.

— Вить, я все понимаю. Правда, понимаю. И если откажешь, тоже пойму. Но, черт…две причины. И обе они важные. Максим Беляев…Помнишь такого? Приходил к тебе побеседовать по моей же просьбе.

— Помню.

Виктор Николаевич и правда помнил. Было что-то в этом парне неправильное. Вроде бы сообразительный, делу предан, вел себя, как положено. Однако после ухода Беляева у Виктора Николаевича еще долго оставалось послевкусие опасности. Такое редко с ним бывало и очень давно. Еще во времена службы в контрразведке.

— Ты понимаешь, не пойму, в чем подвох, но он точно есть. Старается, служит на совесть. Молодец, одним словом. А вот…предчувствие у меня хреновое. Биография там такая еще…Пацан через концлагерь прошёл, чудом остался жив. Отец — герой. Отца его и сам знаешь лично. Но вот иногда у меня зубы сводит от того, насколько Беляев молодец. Не могу даже объяснить. Однако это — вторая причина. Не главная. Скорее, из первой вытекает. А первая… мразь какая-то снюхалась с американцами. И мразь, ты знаешь, не из мелких. Чин не маленький. Я что хочу предложить… Мы снова тот слух о списке агентов запустим. Подзабылась история, но мы напомним. И посмотрим. Этот человек непременно попытается что-то предпринять. Однозначно попытается. Посмотрим, кто. Посмотрим, как.

— Ты кого-то конкретного подозреваешь. — Ершов не задавал вопрос, он и так знал, старый товарищ пришел, уже имея почву для подозрений. Иначе вообще бы не пришел.

— Да. — Подполковник поморщился. — Но мои сомнения сейчас к делу не пришьёшь. Вот в чем проблема. Дима Поляков. Помнишь такого? Он дал возможность разведгруппе Селявина из-под огня выйти. Спас ребят, можно сказать.

— Помню. — Ершов кивнул. — На память не жалуюсь.