Перебиты, поломаны крылья

– Наливаешь? – насмешливо, с подковыркой глянул на него Илья.

Но Вадик ничуть не смутился.

– На общак отстегнешь, налью.

Илья слышал, что в других камерах общак – это свято. Но Вадик превратил его в фарс. Единственно, что делал по понятиям, так это собирал дань с пассажиров – так в тюрьме называли заключенных. А в плане расходов – полный бардак, как захотел, так и потратил. И в голове у него тоже бардак, хотя флюгер четко по ветру показывает.

– Отстегну, – кивнул Илья. – Но не для нас, для Кирилла. Вертухаю надо сказать, чтобы пузырек ему в карцер снес.

– Дорого встанет.

– Сколько скажут, столько и заплачу.

Илья принял решение и отказываться от него не хотел.

– Как знаешь. Ты купец, тебе и флаг в руки. Но и про нас не забудь, ладно?

– Не забуду.

Теперь Илья знал, что и в тюрьме жизнь есть. И к запахам дерьмовым привык, и нервная чесотка больше не одолевала. И быт свой наладил. Шконка у него с персональной ширмой. Лето уже не за горами, в камере с каждым днем все жарче, но от окна дует вентилятор – гонит воздух, в проходе между шконками едва слышно урчит забитый продуктами холодильник, на нем телевизор с плеером. В камере спокойно, никто не донимает, ни ругани, ни склок.

Словом, жить можно. И все же на свободе во сто крат лучше. Но и в этом плане не все потеряно. Следователь по делу хитромудрый, паутина у него мягкая, но липкая и цепкая настолько, что не выкрутишься. Но и адвокат знает свое дело. Скоро суд, и есть все шансы, что Илью освободят из-под стражи под залог. Надо всего лишь несколько дней перетерпеть.

Илья слегка намочил хлеб, перетер его через носовой платок – получилась вязкая липучая жижа, тюремный клейстер. Возможно, он не сможет накрепко схватить сигаретные пачки, но Илья гнался не за результатом, хотелось хоть как-то отвлечь себя от мрачной повседневной рутины.

Он склеил между собой две пачки, когда с грохотом открылись двери-тормоза и надзиратель втолкнул в камеру новичка.

Это был болезненной худобы кавказец с заячьими глазами и ястребиным носом. Роста выше среднего, но сутулый, и вообще сам по себе какой-то приниженный. Испуганно осмотрелся по сторонам, дернулся, подкинув повыше скатанный матрац с вещами, плотней прижал его рукой под мышкой. Зачем-то хлюпнул носом.

– Ну, чего молчишь? – не поднимаясь со своего места, громко спросил его Вадик. – Где твое здрасте?

– А-а, здравствуйте, добрые люди, – беспомощно улыбнулся кавказец.

– Ну вот, уже что-то. Ходи сюда, поговорим.

Кавказец, судя по характерным признакам – грузин, приближался к блатному углу медленно, робко и настороженно всматриваясь в людей на шконках. Молча кивал, приветствуя каждого. Наконец, подошел к Вадику, но остановился так резко, что скатанный матрац едва не вывалился из руки. Тогда, недолго думая, он аккуратно, но без спросу уложил его поверх одеяла на шконку, которая так и осталась закрепленной за Кириллом.

– Зачем ты так делаешь? – грозно нахмурился Вадик. И сказал с заметным и не присущим ему кавказским акцентом: – Зачем вещи не туда-сюда кладешь, да?

Илья подумал, что грузин тут же сгребет свою поклажу в охапку, но не тут-то было. Вместо того чтобы испуганно съежиться, он вдруг гордо расправил плечи.

– А если мне нравится это место?

Эта неожиданная метаморфоза развеселила и одновременно озадачила Илью. Но вмешиваться в разговор он не стал. Вадик смотрит за камерой, ему и обламывать новичка.

– А зовут тебя как?

– Тенгиз! А что?

– А то, что эту шконку Кирилл занимает. А он уважаемый человек…

– Я тоже уважаемый человек.

– Никто не спорит, Тенгиз, но это не твое место.

Вадик пребывал в благодушном настроении, поэтому глупый новичок больше веселил его, чем раздражал.

– Будет мое… Ты хоть знаешь, кто я!

– Знаю. На индюка ты похож. На тупого, надутого индюка. Так мы тебя и звать будем…

– Я – Тенгиз!

– Да, зовут тебя Тенгиз, а кличка у тебя – Индюк.

– А я говорю тебе, что я – Тенгиз! Вор в законе!

Вадик ошалело встрепенулся, глаза его расширились, как купола раскрывшихся парашютов. Илья и сам оторопел от столь оглушающего заявления. Это на воле вор в законе – фигура одиозная и малопонятная, в тюрьме – это не всегда видимый, но вполне осязаемый по силе своего влияния человек. Илье ни разу не приходилось встречаться с вором в законе, но он прекрасно знал, что есть особая камера, где сидит настоящий законник, смотрящий за всей тюрьмой. И хотя его власть почти не распространялась на камеру, где сидел Илья, но о нем здесь говорили уважительно и шепотом.

– Как ты сказал?

– Я вор в законе. Вот!

Тенгиз расстегнул рубаху и кичливо выставил на обозрение впалую грудь с нанесенной на нее татуировкой – птица с расправленными крыльями, в лапах болтающаяся на цепи восьмиконечная звезда.

– И что это такое? – недоуменно спросил Вадик.

– Это орел! Символ авторитета!

– Да нет, не орел это. Сорока это. Илья, зацени!

Действительно, птица больше смахивала на глупую и жадную сороку, нежели на гордого орла. А сама наколка была выполнена вполне качественно, отчего складывалось впечатление, что художник нарочно изобразил сороку.